Двадцать лет назад выпивал я как-то с народным депутатом Верховного Совета России. Это ещё до расстрела Белого дома в 1993 году было.
А, надо сказать, что время тогда политическое было весьма смутное. Уже не социализм, но ещё и не дикий капитализм, и куда двинет страна дальше, никто толком сказать не мог. Возвращаюсь к депутату.
Парень он был бойкий и вечно оппозиционный, причём, порой до откровенной дури. Допустим, скажут в Кремле – солнце восходит на Востоке, так этот депутат голосовые связки порвёт, но будет доказывать, что всходит то самое солнце исключительно на Западе. Причём, знает, что неправ, но всё-равно будет отстаивать своё до потери сознания...
Ну, значит выпиваем мы с ним, из бара в бар перемещаясь, и не-помню-в-каком-по-счёту шалмане, я ему и говорю после не-помню-какой-по-счёту рюмки:
- Слушай, ну, зачем ты ваньку валяешь, ты же порой до такой дурости доходишь, отстаивая светлый и счастливый капиталистический Запад. Ладно, отстаиваешь ты его, но зачем ты всю власть сознательно лаешь, ведь нарываешься, сознательно нарываешься, так и сесть можно будет. Сядешь же за глупость свою и выпендрёж...
А пьяный то депутат весьма трезвым по жизни политиком оказался. Посмотрел он на меня так умно и пронзительно, усмехнулся, весь налёт обычной дурости с него сошёл, и говорит:
- Знаешь, чем меня здесь больше пинают власти, тем мне лучше будет жить на Западе. Здесь я всё-равно оставаться не собираюсь, а там у меня уже ореол борца с режимом нарисовался. Надо в будущее смотреть...
И вторая история.
Был один тележурналист. И так лез этот журналист на рожон против власти, аж экран трещал, вынося шаблон.
И очень меня этот телевизионщик удивлял – за дело бы пинал власть, а он – за всё: погоду, природу, ну, и т. п.
И как-то разговариваю я с одним товарищем-иностранцем, который нашего правдоруба хорошо-прехорошо знал.
Ну, и говорю ему, мол, безусловно, журналюга парень отчаянный, но до какой-то дурости.
Иностранец засмеялся:
- Нет, – говорит, – не до дурости. Просто он в одной западной стране хочет жить. Вот и старается...
И я тут же вспомнил депутата-"борца с режимом"...
Кстати, никто не помнит, где перестроечная звезда-разоблачитель Виталий Коротич ныне поживает?
А правдорубка Боннер где представилась?
И ещё – десятки лет русские антикоммунисты со "Свободы" тосковали у микрофонов о родных демократических берёзах в России, как они к ним припадут.
Коммунизм исчез...
Берёзы растут...
Только, вот, почему-то что-то никто из тоскующих в Мюнхене, Вашингтоне, Риме, Париже так в Россию и не перебрался, предпочитая местные берёзы...
Чтобы не было кривотолков – я считаю, что нынешняя российская власть уже давным-давно живёт на Западе, управляя страной в вахтовом режиме...
Ещё одна история, вернее воспоминания очевидца...
Был такой гениальнейший писатель, как Варлам Шаламов. Жизнь его была – не приведи Господь: ссылки, тюрьмы, лагеря, снова ссылки.
Известен он, в основном, по "Колымским рассказам".
Надо отметить, что в отличии от Солженицына, который сначала в Москве в шарашке на Калужской подъедал, а потом лишь слегка прошёлся по Казахстанским лагерям, Шаламов по полной хлебнул лиха и был в среде бывших политических заключённых человеком в тысячу крат авторитетнее Солженицына.
К слову сказать, свой "Архипелаг Гулаг" Солженицын очень хотел в соавторстве с Шаламовым писать, но последний от чести такой отказался...
И одной из причин была следующая...
Вспоминает сам Шаламов:
"— Для Америки, — быстро и наставительно говорил мой новый знакомый, — герой должен быть религиозным. Там даже законы есть насчет [этого], поэтому ни один книгоиздатель американский не возьмет ни одного переводного рассказа, где герой — атеист, или просто скептик, или сомневающийся.
— А Джефферсон, автор Декларации?
— Ну, когда это было. А сейчас я просмотрел бегло несколько Ваших рассказов. Нет нигде, чтобы герой был верующим. Поэтому, — мягко шелестел голос, — в Америку посылать этого не надо, но не только. Вот я хотел показать в «Новом мире» Ваши «Очерки преступного мира». Там сказано, что взрыв преступности был связан с разгромом кулачества у нас в стране — Александр Трифонович не любит слова «кулак». Поэтому я все, все, что напоминаете кулаках, вычеркнул из Ваших рукописей, Варлам Тихонович, для пользы дела...
... Небольшие пальчики моего нового знакомого быстро перебирали машинописные страницы.
— Я даже удивлен, как это Вы... И не верить в Бога!
— У меня нет потребности в такой гипотезе, как у Вольтера.
— Ну, после Вольтера была Вторая мировая война.
— Тем более.
— Да дело даже не в Боге. Писатель должен говорить языком большой христианской культуры, все равно — эллин он или иудей. Только тогда он может добиться успеха на Западе.
Колыма была сталинским лагерем уничтожения, все ее особенности я испытал сам. Я никогда не мог представить, что может в двадцатом столетии [появиться] художник, который [может] собрать воспоминания в личных целях.
Почему я не считаю возможным личное мое сотрудничество с Солженицыным?
Прежде всего потому, что я надеюсь сказать свое личное слово в русской прозе, а не появиться в тени такого, в общем-то, дельца, как Солженицын. Свои собственные работы в прозе я считаю неизмеримо более важными для страны, чем все стихи и романы Солженицына..."
Сроки Шаламова: 3 года (Соловки, Северный Урал) + 5 лет (Колыма) + 8 лет (Колыма) + 5 лет ссылки).
Сидел Солженицын в отличии от Шаламова так:
- был арестован в феврале 1945 г.,
- приговорён к 8 годам за антисоветскую пропаганду,
- 4 года провёл в "шарашке", где занимался разработкой телефонов засекреченной связи,
- затем был переведён в Казахстан, где у него был обнаружен рак желудка,
- в 1953 году был освобождён и чудесным образом исцелился от рака в Ташкенте,
- до 1957 года жил в ссылке, преподавая математикеу в школе.
И последнее о Солженицыне.
Многие, безусловно, помнят известную фотографию Солженицына-зэка:
Так вот – эту фотографию Александр Исаич сляпал, выйдя из лагеря.
И эту – тоже...
А фоткала "правдоруба" его первая жена – Наталья Решетникова.
Угадайте с трёх раз, для чего делал эти фотки "человек, живший не по лжи" и для какой аудитории они предназначались?
Всё-таки большим самопиарщиком был Александр Исаич, ну, очень большим...
|