Источник eotperm.ru
Мы уже неоднократно обсуждали в своих материалах скандальный «Музей истории политических репрессий Пермь-36». В частности, опубликовали серию интервью [1] с людьми, ранее служившими в 36-й колонии. Тем не менее, это заведение остаётся флагманом антисоветской и антиисторической пропаганды в регионе и при этом пользуется благосклонностью [2] как и.о. министра культуры Пермского края Игоря Гладнева, так и федеральной власти [3] , что заставляет нас снова вернуться к этой теме.
На этот раз нам удалось взять интервью у профессионального учёного. Доктор исторических наук, профессор кафедры общей отечественной истории ПГНИУ Михаил Григорьевич Суслов в ходе электронной переписки поделился имеющейся у него информацией, которую мы и публикуем с его согласия.

М.Г. Суслов Корреспондент: Предлагаю начать с недавно нашумевшей отмены т.н. «гражданского» форума «Пилорама» [4] , организуемого на территории Пермского края силами всё того же АНО «Пермь-36». Как Вы относитесь к проведению этого мероприятия вообще и к поддержке его со стороны краевых властей – в частности?
М. Г. Суслов: Сразу скажу, что отношусь отрицательно, хотя должен был бы относиться положительно. Я из семьи дважды раскулаченных и репрессированных. Дядю расстреляли, а отца на моей памяти в сталинское время арестовывали. Тем не менее, к мероприятиям и организации музея «Пермь-36» отношусь, не как к желанию и способу отзывчивых людей сохранить или увековечить память о жертвах репрессий, а как к способу некоторых граждан зарабатывать деньги и известность. Рынок всё превращает в товар, и трагедии прошлого тоже стали товаром, который находчивые люди стараются выгодно продавать. В этих коммерческих делах власть не может быть в стороне, так как даже такая коммерция может быть полезна в политике и политикам. Власть руководствуется и простым политическим расчетом – не оставаться ретроградами, когда в мире и в стране идут перемены в определенном направлении.
Неоднократно был на «Пилораме» и вынес несколько впечатлений. Замануха, развлекуха и подлог. Замануха в том, что приглашают известных исполнителей и народ валит послушать на халяву известных в стране пришельцев, на которых в обыденное время билет не по карману. Например, наблюдал, как валил народ на Юрия Шевчука. После его выступления масса людей отправилась в обратный путь из Перми-36. В другой год было театрализованное представление, на которое из любопытства приезжали поглазеть многие. Что касается всегда обещанных дискуссий, то они на главной сцене оборачиваются простыми монологами сидельцев или их почитателями из России и зарубежных стран.
В связи с развлекухой на меня произвела сильное впечатление картинка, которую я наблюдал. После выступления Юрия Шевчука многие люди и я пошли к выходу. Перед выходом я остановился, чтобы подождать своих спутников. И тут в окружении человек пяти дюжих охранников, в сопровождении толпы поклонников, к выходу прошел Шевчук. В трех метрах от меня одиноко и без охраны стоял наш губернатор О.А. Чиркунов. Если за Шевчуком следовала большая толпа, то к губернатору никто не подходил и, видимо, он в тот момент никого не интересовал. Не видел особого интереса у людей и к организаторам «Пилорамы», да и к таким сидельцам, как известный Сергей Ковалёв. Зато организаторы «Пилорамы» очень хорошо просчитали то, кого приглашать, чтобы собрать народ.
Корреспондент: Что Вы можете сказать о Перми-36 как о музее [5] сегодня, насколько это заведение соответствует своему статусу музея?
М. Г. Суслов: При посещении музея «Пермь – 36» огорчило многое. Например, реставрационный «новодел» и изменения на территории. Огорчает и подлог. Гостям стараются показать ужас советских застенков и страдания сидельцев. Конечно, колония не санаторий и вряд ли кому-то она нравилась, как не нравится и сейчас, но, будучи в этой колонии я видел библиотеку и книги у сидельцев. Поскольку в колонии я был не первым, то спрашивал бывавшего там не раз известного пермского философа Герасима Сергеевича Григорьева о нравах и порядках в колонии. Он рассказал, что публика сидит читающая, много знающая, поскольку у них довольно много времени для чтения и творчества, что они, в отличие от многих студентов и преподавателей, читают и изучают Маркса, Ленина и готовы срезать любого знанием их трудов. В этом довелось убедиться и мне.
В самом бараке, где содержались осужденные, увидел спортплощадку, на которой находились гантели, гири, штанги и другой спортивный инвентарь. Запомнился один эпизод. При моём хождении по территории, я остановился в коридоре одного из помещений и стал рассматривать и читать объявления и вывешенные на стене бумаги. В это время подошёл осужденный, дёрнул за ручку двери, над которой была надпись: «Медпункт». Дверь была заперта и подошедший спросил меня: «Что, не работает?». Я ответил: «Как видите, нет». В свою очередь я спросил его: «А что Вы хотели?» Он ответил: «Взять витамины и обследоваться». Последнее меня заинтересовало, о каком обследовании говорит осужденный. Он сказал, что два раза в год врачи обследуют здоровье заключённых. Я очень удивился, так как на свободе люди обследуются крайне редко. В свою очередь подумал, когда же я обследовался? Вспомнить не мог. Этот эпизод я бы не запомнил, если бы на стене коридора не висело зеркало. Когда в зеркале я увидел его и своё отражение, то искренне удивился. Судя по его здоровому лицу и моему измождённому, надо было бы обследоваться мне, а не ему, хотя в колонии был он, а не я.
В беседах с начальником лагеря спрашивал о режиме, работе, отдыхе, о том, как их кормят. Его рассказ вызвал у меня удивление и даже откровенное недоверие. Я подумал, что начальник всё приукрашивает, говоря о рационе питания, медицинском обслуживании, о корректном отношении к осужденным, о жёстком контроле начальства свыше, которое не хотело, чтобы были жалобы заключённых, так как об этих жалобах тут же становилось известно за границей, и поднимался вселенский шум по поводу того, как в проклятых советских лагерях плохо обращаются со своими противниками. Ничего этого современный музей «Пермь – 36» не отражает, что можно расценивать как преднамеренный обман наивных граждан.
Корреспондент: Мы слышали, что во время функционирования 36-й колонии Вы переписывались с некоторыми осужденными. С кем, если не секрет? Какой характер носила переписка? Что именно сообщили Вам осужденные о своем быте и о колонии вообще?
М. Г. Суслов: Действительно, у меня была переписка с одним из узников лагеря. Звали его Генрикас Яшкунас. Переписка началась в связи с тем, что он писал письма Л.И. Брежневу, но Брежнев был очень занят, ему некогда было отвечать на письма Яшкунаса, и власти попросили меня отвечать на его письма. Я не Брежнев, но согласился. Переписка была достаточно обстоятельной. Он писал мне письма на 105 страниц, я отвечал ему на 75-ти страницах. Меня подкупало и радовало то, что он хотел разобраться во многих вопросах истории и современности. Как историку мне было не трудно отвечать. Шла дискуссия, и я с предельным тактом и корректностью пытался прояснить волновавшие его вопросы. Одно из писем я сохранил, другие могут быть в архивах МВД или партийных органов. О лагерном быте и порядках он не писал, так как его волновали вопросы истории, добра, справедливости, общественного устройства в нашей стране и в мире. К сожалению, переписку с Яшкунасом прервал я после того, как он написал, что заключенные узнали о его переписке с коммунистом и стали ему угрожать. Чтобы снять угрозу для этого честного, но политически очень неграмотного человека, я решил прекратить переписку. Очень жаль, что нравы лагерных сидельцев были столь жестоки по отношению к тем, кто был таким же сидельцем, как они, но хотел хоть в чём-то разобраться.
Корреспондент: Вы сказали, что Вам доводилось посещать 36-ю колонию во время её работы. Как это стало возможно?
М. Г. Суслов: Да, я посещал все три колонии: 35-ю, 36-ю и 37-ю, т.е. все колонии так называемых политических заключенных в СССР. Ещё один лагерь в Мордовии был в основном для попавшихся шпионов. Обком партии попросил меня поехать для чтения лекций и бесед с осужденными. Я согласился, так как мне очень хотелось получить личное представление о колониях с противниками советской власти и людях, в них содержавшихся. Поездки были очень интересными во всех отношениях. Было много вопросов на лекциях, были острые дискуссии и идеологические битвы после лекций. Было много персональных встреч с теми, кто хотел со мной пообщаться и с теми, с кем хотел видеться я. Наиболее выдающихся сидельцев начальники лагерей приглашали для персонального знакомства.
Самыми благодарными слушателями моих лекций были военные преступники, полицаи и каратели, подручные у фашистских палачей времён Великой Отечественной войны. С ними был долгий разговор о минувшей войне, и, к моему удивлению, интересовали их причины победы Советского Союза в минувшей войне. Лесные братья, украинские националисты были более агрессивны. На одной из лекций произошла яростная словесная схватка с искателем правды. Назвал он себя марксистом. На мой вопрос о том, почему марксист посажен коммунистами, он поведал, что сидит за правду и за борьбу. По его рассказу, он видел, как секретарь Краснодарского обкома партии Медунов творит безобразия и взялся его разоблачать. Ни партийные, ни советские, ни правоохранительные органы не реагировали на его разоблачения. Тогда он поехал в Москву, собрал иностранных корреспондентов и выложил им компромат. В этом усмотрели дискредитацию советского строя, а потому нашлась и соответствующая статья.
Когда сцепились в полемике марксист с коммунистом, то заключенные восприняли это как занимательный спектакль, который стал превращаться в антисоветскую демонстрацию. Чтобы эта демонстрация не вылилась в нечто худшее, работники колонии попросили меня завершить встречу. Но и выйдя из «аудитории», мы еще долго общались с заключенными. В этом общении я испытал и горечь поражения. Молодой человек спросил меня: «Можно ли задать вопрос?» Я ответил: «Конечно». И тут же он спрашивает: «Вечером, когда приходите домой, Вы верите ли в то, что днём говорите?» Я почувствовал подвох и коварство вопроса, попытался уклониться от ответа, так как не знал, как ответить. Он снова повторил вопрос. Я еще раз попытался уклониться, но он был очень настойчив, и все с любопытством ждали, чем эта дуэль закончится. Закончилось тем, что он меня дожал, и я ответил коротко: «Да». Он радостный подвёл итог дуэли: «Значит вы верующий, и я тоже». Сказал и ушёл. От того, как ловко этот паршивец усадил меня в лужу, уравняв с верующим, у меня три дня было плохое настроение, поскольку чувствовал подвох, но не нашел достойного ответа и выхода из ситуации. Фамилия этого молодого человека – Рукосуев.
Корреспондент: Как Вы считаете, антисоветчики понесли заслуженное наказание, оказавшись в заключении?
М. Г. Суслов: Если в 36-ой колонии сидели пособники фашистов, полицаи, бандеровцы, оуновцы, «лесные братья», т.е. палачи и каратели времён войны, то ответ напрашивается сам собой. Судили и посадили людей за вполне конкретные военные преступления, которые не имели сроков давности. Но и после войны бандеровцы и оуновцы на Украине творили свое чёрное дело. Они убили более 50 тысяч мирных советских граждан, при этом проявляя крайнюю жестокость. С. Бандера заявлял: «Наша власть должна быть страшной». И это не только слова. Бандеровцы истязали, отрезали головы, разрывали людей, привязывая их к согнутым деревьям, вырезали целые семьи. Вопрос о заслуженности наказания для этих людей отпадает вообще.
Были и террористы, угонщики самолетов и другие подобные деятели. Начальник колонии, чтобы показать мне сидельцев, пригласил одного заключённого. Это был щупленький молодой человек. На мой вопрос: «Кто это?» – начальник сказал, что это один из современных террористов, который вместе со своим сослуживцем захватил в заложники целый класс учеников одной из школ, по-моему, г. Сарапула. Они требовали деньги и самолёт, чтобы лететь в Америку. Правда, один из них расхотел лететь, и между ними завязалась борьба. Когда раздалась автоматная очередь, работники госбезопасности выбили дверь, ворвались в класс и арестовали захватчиков. Поскольку один солдат одумался, то его не посадили, но второй получил срок и был в колонии. Надо ли было его посадить или дать ему медаль за отвагу, вопрос излишний. Во всех странах мира террористы подлежат суду и лишению свободы или жизни.
Были среди узников и те, кто вызывал мои сочувствие и симпатии. Когда я гулял от нечего делать по лагерю, ко мне подошёл человек без одной руки и поинтересовался, есть ли у меня время. Я ответил, что есть. Он предложил посмотреть его «хозяйство». Я был озадачен, о каком хозяйстве заключённый может вести речь. Современного пошленького смысла в слово «хозяйство» тогда я вложить не мог и согласился пойти за обитателем колонии. Он провёл меня в отдельный дом-пятистенок, достал ключ, открыл замок, и мы вошли. Я увидел, что дом от пола до потолка заставлен множеством клеток, в которых содержались кролики. Большие и маленькие, белые, серые и чёрные, мясные и пушные – очень ухоженные и красивые зверьки, которых выращивал этот подневольный зверовод. Я был в восхищении. Спросил начальника лагеря, кто этот заключенный. Начальник рассказал его биографию. Когда началась война, он не успел или не захотел уйти с нашими войсками в тыл и попал под оккупацию в Белоруссии. То ли для выживания, то ли по умыслу он пошёл служить в полицию. Когда стали слышны залпы орудий наступавшей Красной Армии, он стал думать о том, что делать. Можно было бежать с немцами, но прикинул, что там на Западе и в Германии его никто не ждёт. Оставаться на месте – придут наши и расстреляют как полицая. Он решился на третий вариант. Пошёл навстречу нашим войскам, перешёл линию фронта, дошёл до нашей части и попросил командира зачислить его в состав воинской части, сказав, что хочет бить немцев. Поскольку в боях за Белоруссию были очень большие потери наших солдат, то после нескольких вопросов решили зачислить его в состав действующей армии. С боями он дошёл до Берлина, получил несколько боевых наград, и в боях за Берлин ему оторвало руку. Его отправили в тыл, и после войны, вылечившись, он жил в Минске. Однажды на улице его узнал местный житель и сообщил в КГБ, что встретил бывшего полицая. Его арестовали, судили, и он оказался в уральской колонии. Военные преступления срока давности не имеют. Правильно ли его осудили? Мне казалось, что боями, наградами и потерянной рукой он заслужил прощение, но, видимо, нашлись за ним преступления, которые судьи простить не могли.
Что касается антисоветчиков, то с ними сложнее. Они ничего не взрывали, самолёты не захватывали, людей не убивали, но сидели. Политически образованный человек скажет, что во все времена во всех странах всякая политическая система, даже которая называет и считает себя демократической, ведёт борьбу с несистемной оппозицией по принципу: «Кто кого». Или власть уничтожит оппозицию, или оппозиция уничтожит власть и систему. Что, кстати, и произошло в СССР, поскольку советская власть не вела борьбу на поражение с несистемной антисоветской оппозицией. Когда речь идёт об идейно-политической борьбе, то очень трудно определить меру вины и меру наказания. Г. Яшкунас писал мне из колонии, что трижды был на краю ямы. За что его осудили, за крайний прибалтийский национализм или конкретную борьбу с советской властью, я не знаю, но если трижды он был на грани расстрела, то, видимо, было что-то весьма серьёзное.
Корреспондент: Какие мотивы двигали этими людьми? Они действительно верили в свою т.н. «борьбу» или просто отрабатывали «заказ»?
М. Г. Суслов: Ответить трудно, так как не все обозначали, кем они являются: идейными борцами, стяжателями или жаждущими славы и признания на Западе. Наверное, были всякие, в том числе, и убеждённые идейные борцы с советской системой, но были и такие, как Яшкунас, кто в силу политической неграмотности встал на путь активного антисоветчика.
Корреспондент: Каково отношение диссидентов, сидевших в Перми-36, и иностранных государств, таких как США?
М. Г. Суслов: Отношение США и других стран Запада к сидевшим в колониях заключенным было разным. Одних поддерживали морально и материально, издавая их труды на Западе, без конца вещая по радио об их печальной судьбе. На других не обращали внимания. Например, у нас в колонии сидел Рукосуев, о котором я уже упоминал. За что его посадили? Он нелегально перешёл государственную границу, оказался в Румынии и в Бухаресте провел около советского посольства акцию. Он стоял с плакатом, на котором было написано: «Свободу гомосексуалистам в СССР». Румынам такой человек не понравился, и они сказали: «Возьмите эту вашу пакость обратно!» – и отправили Рукосуева в СССР, где его и осудили за нарушение государственной границы. Кому на Западе был интересен или нужен борец за свободу с гомосексуальным уклоном? Разве что самим гомосексуалистам? Это сегодня на Западе вдруг появилось огромное желание властей к легализации и популяризации российских гомосеков.

Ходатайство Конгресса США
об освобождении Балиса Гаяускуса Корреспондент: Пермь-36 собирается претендовать на статус объекта всемирного наследия ЮНЕСКО. Правда, единственный орган, который может ходатайствовать об этом решении, – это Правительство Российской Федерации. Как, по-вашему, следует поступить нашим чиновникам в этом вопросе?
М. Г. Суслов: Претендовать могут все и на всё, но хорош же будет объект всемирного наследия ЮНЕСКО, в котором содержались нацистские преступники, каратели и полицаи, террористы и гомосексуалисты. Если учесть благодушное отношение Запада к ныне ещё живущим прибалтийским и украинским эсесовцам, то почитать фашистских прихвостней, карателей и террористов, не своих, а наших, для них было и будет вполне нормальным, приемлемым делом. Что касается наших властей, то ходатайство об этом решении будет очень и очень двусмысленным, если в чём-то и не позорным. Отделить идейных борцов-диссидентов от карателей и полицаев им не удастся, а создавать общий памятник – дело более чем сомнительное. Единственное, что может заставить наши власти обратиться в ЮНЕСКО с такой просьбой, – пресмыкательство перед Западом. Такое не исключается, но это будет большим и грязным пятном на репутации России и её властей для будущих поколений.
Корреспондент: Пермь-36 собираются сделать модельным музеем и включить в федеральную программу по увековечиванию памяти жертв политических репрессий. Как Вы считаете, это правильное решение?
М. Г. Суслов: Ответ будет зависеть от того, как тот или иной человек относится к советскому прошлому, да и настоящему. Пробуржуазные политики и граждане, убеждённые антисоветчики сочтут это правильным и сделают всё от них зависящее, чтобы так и было. На мой взгляд, такое решение лишь дискредитирует власть, уравняет ее с властями прибалтийских республик, отдающих дань уважения бывшим фашистам, эсесовцам и профашистски настроенным гражданам. Надо ли это современным российским властям? Думаю, что вряд ли.
Ссылки
|