|
"Каждое приобретение есть потеря", - гласит английская поговорка.
Что теряется в ходе кризисов, понятно. Но что приобретается? Всякий раз в переломные для капитализма моменты на поверхность выходили "подземные силы". Это мог быть ВПК или новый денежный механизм. Или даже кооператив "Озеро". Но никогда экономические кризисы не завершались торжеством буржуазии. Так почему же буржуазия неспособна управлять?
Теперь нечто не столь очевидное.
Чтобы понять, почему капиталисты необязательно инвестируют в рычаг мультипликатора, мы должны осознать всю серьезность проблемы, которую я назвал бы проблемой однородных данных.
Обратимся сначала к теории капитализма, как она выглядит с точки зрения Маркса и Кейнса.
По Марксу мы в капиталистической хозяйстве имеем противоречие между общественным характером производства и частной формой владения этим производством, и, соответственно, частным характером принятия экономических решений.
Капиталист вовсе не был обязан нанимать еще больше рабочих, чтобы создать больший рычаг мультипликатора, хотя бы это и отвечало потребностям общества. Капиталист мог выбрать покупку картины для себя лично, и ни для кого более, и никакие соображения морального или правового характера не могли бы на него повлиять в условиях абсолютно свободного рынка.
Если принять за аксиому, что управляющий класс такого-то общества действует в интересах именно этого общества, получается, что буржуазия свободна от таких обязательств, – Марксу этого было достаточно, и он ответил бы отрицательно на вопрос о том, способна ли буржуазия быть управляющим классом в принципе.
Она является временным управляющим, она не является управляющим сознательным, а лишь стихийным образом содействует росту производительных сил, тогда как кризисы перепроизводства означают, что эти производительные силы переросли временное господство буржуазии, и что близок час перехода к коммунизму.
С точки зрения Маркса, буржуазия слепа, ее сознание недостаточно развито для управления индустриальным миром как системой и, действуя в своих интересах, она на самом деле, действует против них, – растит себе могильщика, системный управляющий класс, – хотя это добавление в марксизм уже более позднее.
Слепой кормчий – конечно, не самый лучший кормчий. Взгляд, продиктованный частным интересом, не самый верный подход к управлению системой интересов.
Точка зрения Маркса на управленческие способности буржуазии привязана к его точке зрения на капитализм, обреченный уступить место другой системе общественного производства. Собственно, эта обреченность капитализма и заставляет его рассматривать буржуазию как обреченный класс. Конечно, это точка зрения философа, оперирующего бесконечными величинами, включая бесконечные отрезки времени.
Обречена, – но не сегодня, и не завтра. Час пробил – это значит, что философ видит альтернативу. Но это видение еще не означает границу перехода здесь и сейчас.
В отличие от Маркса, Кейнс смотрел на капитализм только глазами экономиста. Взгляд ученого обязан оставаться в рамках «здесь и сейчас». «Здесь и сейчас» экономиста означало в 30-х гг. известную историю экономического роста и экономических кризисов, включая Великую Депрессию, а также практику государственного планирования в СССР.
Со своей «колокольни» Кейнс не видит экономическую систему, основанную на частной собственности, непременно обреченной. Более того, он считал, что форма собственности имеет второстепенное значение. Он не делит экономики на капиталистические и социалистические. Для него существовала только одна индустриальная экономика, подверженная нестабильности, связанной с мультипликатором сбережений. Но и он пришел к выводу, что индустриальной системе необходим иной управляющий класс, нежели буржуазия – что было бы благом для самой буржуазии, пока она еще жива.
Для нас теория Кейнса представляет особый интерес еще и потому, что его теория отвечает на вопросы, относящиеся к экономике СССР.
Вслед за Кейнсом можно сказать, что в любом случае есть рынок, на котором люди тратят свои доходы. Или не тратят. Тогда и рынки замедляются.
Последнее происходит в тех случаях, когда ожидания покупателей уже преимущественно удовлетворены – это первая ситуация, и когда они недостаточно богаты для удовлетворения своих желаний – вторая ситуация, причем эти ситуации в ходе кризисов спроса попеременно меняются местами.
Богатство ведет к бедности, и наоборот.
Цикл всегда начинается с проникновения в общество новых идей, обретающих форму товаров. Поначалу новых идей больше, чем новых товаров, и потому можно сказать, что бедное в товарном отношении общество стремится обогатиться, потратив свои прежние сбережения. Можно назвать это ростом качества жизни или обновлением социальных данных. На этом этапе цикла буржуазия максимально заинтересована в инвестициях в мультипликатор. Но это не значит, что она в принципе стремится к прогрессу. Ее, как любого хищника, привлекает богатая кормовая база, создаваемая сбережениями общества в целом, которое стремится обновиться до новых данных. Но рано или поздно наступает перелом цикла, когда такое накопление в пределах, доступных конкретному обществу, уже произошло. Общество стало товарно богатым, но исчерпало запас свежих идей. Покупка еще одного цветного телевизора уже никого не радует, тогда как поколение назад черно-белый КВН казался чудом и пределом мечтаний любой семьи. Соответственно, инвестиции в прежние данные уже не приносят прежних результатов, буржуазия начинает вывод своих средств из экономики в более свободные формы. Но это деинвестирование означает ни что иное, как потерю рабочих мест и зарплат трудящихся. Они, правда, остаются при своих цветных телевизорах, но в тупике новой бедности.
Кризис социальных данных
Это не чисто экономический процесс, потому и соответствующие циклы мы не можем отнести исключительно к экономике. Они затрагивают все сферы общественного бытия.
Научная мысль XIX века вбросила в сознание обществ Европы и Америки огромное количество новых данных, которые постепенно превратились в ожидание товарной массы.
Затем начались инвестиционные циклы – на рубеже 1900-х гг. в США и Европе, и в 30-х гг. в СССР. В эти периоды духовное богатство переходило в материальные формы. Разумеется, Кейнс, описывая экономические циклы, не углублялся в философию, но те добавления философского плана, которые я вплетаю в его теорию, вроде обновления данных, ей не противоречат.
В США Великая Депрессия означала, что общество достигло предела товарного обогащения на идеях Модерна. Соответственно, новые инвестиции в прежние данные уже не давали эффекта и буржуазия побежала из производства на фондовый рынок, «в обложкиных» и золото. Общество, живущее от получки до получки, в свою очередь, стало бедным. Если на этапе подогреваемого инвестициями роста каждое вложение буржуазии в этот рост было приобретением для общества, то на этапе деинвестирования и бегства буржуазии из экономики каждое буржуазное приобретение означало потерю для общества.
Но так ли это важно, когда господство капитала уже свергнуто? Может быть, трудящимся и не нужно никакое обогащение их товарных и других социальных данных? Довольно большое количество левых мыслителей утверждает именно это: хорошо, когда нет богатых, без продолжения про бедных.
Что касается советского опыта, то давайте вспомним, что идея мировой революции и ликвидации мировой буржуазии, в конечном счете, не нашла поддержки ни в авангардной партии трудящихся, ни, тем более, среди самих трудящихся. А вот товарное изобилие, порожденное сталинской индустриализацией, напротив, встретило полное понимание. Значит, и советский вариант индустриального общества, как бы несведущие в теориях люди не подчеркивали альтруизм и духовность коммунизма, не был свободен от действия основного психологического закона Кейнса и от необходимости обновления социальных данных.
СССР достиг американо-европейского уровня обновления данных лишь в 70-х гг. по причинам, связанным с последствиями Великой Отечественной войны. И тогда же, как уже было на Западе, начинается процесс деинвестирования, который в СССР принял несколько иные формы.
С этой точки зрения, брежневизм следует рассматривать как наш отечественный вариант Великой Депрессии. Но основной симптом перенасыщения рынков устаревшими данными наблюдался у нас и в Америке как падение покупательской активности. В США в 30-х гг. коллапс спроса вызвал бегство буржуазии из экономики в золото, недвижимость и рынок ценных бумаг, что обрушило всю социальную сферу, зависевшую от частных инвестиций. Позже кризисы не были столь тяжелыми.
Советские государственные заводы никто не останавливал, и, с формальной точки зрения, никогда средний уровень жизни советских людей не был так высок как при Брежневе. Но это была жизнь на старых данных.
Почему все же депрессия? Советские магазины, до момента искусственно созданного Горбачевым дефицита, ломились от товаров. Проблема, хорошо памятная по 70-80 гг., состояла в том, что почти ничто из советской товарной массы не пользовалось спросом. Покупатели хотели джинсы, но не джинсы из ткани «Орбита», сапоги, но не резиновые, а итальянские. Гарнитуры, но не рижские, а румынские, и т.д. А если колбасу, то финскую, хотя и своей, качественной, было полно.
СССР, очевидно, столкнулся с очень низким макроэкономическим мультипликатором. В СССР был средний класс, а у среднего класса были сбережения, но сбережения просто лежали в кошельках, в ожидании хоть какого-то дефицита. Под дефицитом понималось практически все, привезенное из капиталистических стран. Разумеется, в условиях государственного планового хозяйства, производства все равно производили те старые данные, которые не пользовались спросом, невзирая на спрос, – однако, по сути, мы имели кризис перепроизводства. Перепроизводства устаревших данных.
Советская правящая элита в той ситуации поступила так же, как буржуазная элита. Во-первых, инвестиции все равно делались в резиновые сапоги, во-вторых, происходит бум вложений в советских обложкиных: в монументальное искусство, в кастрированное подражание Западу в области музыки, в кино, в цирк, в тиражи непопулярных книг советских руководителей, в помощь угнетенным народам, в военную технику, во что угодно... Но, главным образом, в старые данные. Заметим, что все это вместе взятое представляло собой такое же бегство из экономики потребления, как и бегство буржуазии в золото или недвижимость. В ряде случаев такое бегство само по себе является затратным для общества. Например, нужно был удовлетворять капризы творческих работников или тратиться на обслуживание «сбереженной», но не купленной товарной продукции, или тратить еще больше на скромный быт руководителей угнетенных народов.
Отсутствие новых идей в конечном счете заставило как управляющую номенклатуру, так и значительную часть населения обратиться за поиском новых данных к «загранице», которая к тому времени успела дважды эти данные обновить – лидирующая американская экономика пережила еще два подъема – 40-50 –х и 80-90 –х, а между ними кризис 60-70 –х .
Получается, что советская номенклатура оказалась так же слепа, как и буржуазия, и на ровном месте попала в кризис из-за перепроизводства старых социальных данных.
Это не означает, что буржуазия и номенклатура – одно и то же.
Это означает, что оба управляющих класса (если угодно, оба варианта индустриального управляющего класса) в прошлом не обладали двумя качествами, необходимыми для управления сложными социальными системами в условиях индустриальной экономики: системным мышлением и творческой способностью. Ни в одном из случаев не было предсказано наступление кризиса. Это отсутствие системного мышления.
Творческое мышление, в свою очередь, позволяет производить новые данные. Они не производились ни советской номенклатурой, ни западной буржуазией. Однако последняя оказалась способной опознавать новые идеи, приходившие извне, и оказалась способной опознавать управляющие команды, приходившие извне, как полезные или необходимые для ее спасения, – в последнем отношении «новый курс» Рузвельта особенно показателен.
Западное и советское общества сталкивались с двумя типами кризисных ситуаций. В первом случае духовное богатство требовалось превратить в материальное. С этой задачей справилась как буржуазия, так и номенклатура.
Вторая ситуация требовала обновления духовной сферы. Буржуазия в последнем случае выполнила роль подмастерья внешних по отношению к ней сил, которые включали государство и науку, образовавшие в США эффективный симбиоз, о чем мы расскажем в дальнейших лекциях.
Но могла ли буржуазия как таковая рассчитывать на успех?
Возможно, очередное обновление данных в ходе текущего мирового кризиса покажет, что современная финансовая олигархия, во многом поглотившая государственную власть на Западе, способна быть зрячим управляющим классом. А, может быть, мы увидим доказательство обратного. Время покажет.
Для Кейнса, как и для Маркса, богатства буржуазии были следствием обладания капиталом, – теми самыми средствами производства и распределения материальных благ, контроль над которыми позволял в прошлом эксплуатировать труд. Конечно, капитал не исчез, но доля денег, обязанных своим происхождением капиталу в терминах начала XX в., стремительно уменьшается. Финансовая олигархия современности не совсем финансовая. Скорее, это олигархия, контролирующая электронную эмиссию, а также средства управления желаниями потребителей или избирателей.
К прежним бюрократии и буржуазии она относится так же, как инструктор аппарата ЦК по сельскому хозяйству к большевику-подпольщику.
В условиях, когда эмиссионная олигархия обладает способностью в любое мгновение ока достать из воздуха сколь угодно прав владения собственностью, исчисленных в долларах, золотых слитках или баррелях нефти, а также заставить миллионы потребителей и избирателей по всему миру рукоплескать ее изобретениям, включая моды, стили и гибридные войны, владельцы крупных состояний, исчисленных в настоящих долларах, золоте или нефти, выглядят несколько старомодно.
Неудивительно, что новые «эффективные менеджеры» отодвинули собственников производств от кормила экономической и политической власти.
Мне представляется знаковым выдвижение Карли Фиорина в качестве одного из кандидатов на пост президента США. В прошлом этот пост занимали представители бюрократии, такие как У. Мак-Кинли, Г. Гувер, оба Рузвельта, тесно связанные с ВПК, или Д. Эйзенхауэр, или, тот же Обама. Иногда в качестве президентов выступали ставленники олигархий – Картер, Рейган, оба Буша.
Но Карли Фиорина – ни то, ни другое. Она «эффективный менеджер» новой волны, в прошлом управлявшая Hewlett-Packard, которую довела почти до судорог, обладательница многочисленных «золотых парашютов». Фиорина –продукт школ менеджмента и многолетнего долгового процветания, продукт слияния частных и государственных финансов. Продукт виртуального доллара.
Даже если ее избрание не состоится, тот факт, что партийные машины начинают рассматривать подобные кандидатуры, говорит о переформатировании управляющего класса США. Образы новых назначенцев воскрешают в памяти стандартные и ничего не значащие фразы из характеристик номенклатурных работников. Но за этими фигурами, о которых нельзя сказать ничего определенного, стоит реальная сила виртуального печатного станка и технологий психологического воздействия на массы. За новой экономической бюрократией, возможно, будущее.
Есть такой почти знаменитый фильм про Джеймса Бонда: «Завтра не умрет никогда». В отличие от киношного, виртуальное завтра, конечно, может умереть. Слишком уж сильный ветер посеяли новые номенклатурщики в мировых финансах и мировой политике.
Собственно, сегодня невозможно понять, выгоден ли этот ветер хоть кому-нибудь в мире, кроме ФРС? Если уж в таких разных странах как Израиль, Россия, Китай, или Индия, исторически ни в чем не находивших единства, элиты пришли в бешенство относительно поведения «вашингтонского обкома», о чем еще можно говорить? Впрочем, говорят, что на очередной МАКС прибудут два восточных короля: Иордании и Саудии. Прямо таки поклонение волхвов! Или это штаб мятежа?
Что касается советской номенклатуры, то, уже обладая командными высотами, как в экономике, так и в государстве, она не была способна образовать эффективный симбиоз с наукой, или, хотя бы прислушаться к новым идеям, опознать их как способ своего выживания. Яркий пример такого рода – кибернетические идеи академика Глушкова, мы приводили в одной из прошлых лекций. Эти идеи не выдержали конкуренции с идеей «жить как всегда жили». Номенклатура потратила более десятилетия на защиту прежних социальных данных за счет экспорта энергоносителей, и потому сошла с исторической дистанции в конкуренции с Западом.
Особое беспокойство вызывает то обстоятельство, что современная российская властная элита является наследницей советской номенклатуры, но худшим ее изданием, и также таким изданием, которое лишило себя рычагов эффективного воздействия на актуальную кризисную ситуацию, которые у прежней советской элиты все же были: наука, система идеологического воспитания, накопленный десятилетиями материальный запас прочности. Даже то, что осталось – индивидуальное жилье низов общества, их приусадебные хозяйства, доставшиеся от советской власти, приемлемый уровень образования, – не рассматриваются нынешними властями как последний рубеж, отделяющий их от катастрофы. Напротив, им видимо, кажется, что все это лишнее, или, что еще хуже, что это поле социального эксперимента.
Нынешняя элита защищает остатки старых социальных данных, доставшиеся от советской номенклатуры, а именно выживание властного слоя за счет экспорта энергоносителей без инвестиций в рычаг мультипликатора. Единственной формой развития, которую мы видели в России в пост-советские годы, было обновление стиля жизни властного слоя и тесно связанного с компрадорским капитализмом среднего класса до европейского уровня, однако, в настоящее время такой стиль и уровень жизни уже не соответствуют возможностям сократившейся экономики страны. Тем не менее, защита этого кусочка советских данных продолжается и становится все более агрессивной.
Теорию Кейнса следует рассматривать как голос науки. Его конкретные рекомендации на первый взгляд кажутся противоречащими здравому смыслу, по крайней мере, с точки зрения бизнесмена или бюрократа, движимого частным корыстным интересом.
Смотрите, у вас все плохо, сбыт на нуле, вы в долгах как в шелках. Вот тут бы и не помешала помощь правительства. Друзья из бизнеса намекают друзьям из правительства на солидные отступные.
А Кейнс говорит «нет». Вы сами виноваты, лезете на рынок с вашими старыми данными. Кризис старых данных, он же кризис спроса, он же – перепроизводства, не самое лучшее время помогать бизнесу. Напротив, правительство должно ограбить своих друзей и заместить их старые данные новыми, которые будут востребованы на рынке. Это придется делать за государственный счет и усилиями государства, поскольку вы как предприниматель не справились с работой. Ну а раз не справились, можно позаимствовать из ваших сбережений. Все равно, пользы от вас пока нет.
Бюрократ в такой ситуации должен забыть о важных друзьях из сферы бизнеса и внимательно выслушивать каких-то голодранцев из академии наук.
Предположим, ваши друзья как-то выкрутились, дела опять пошли в гору с новой линейкой продукции, с которой они неожиданно угадали. Вроде бы им помощь не требуется.
А Кейнс теперь на их стороне. Появилось что-то новое, привлекательное для потребителя. Правительству имеет смысл вложиться в расширение частного бизнеса. А социальная политика и наука в такой ситуации подождут.
Иными словами, роль государства состоит в том, чтобы постоянно отслеживать значение макроэкономического мультипликатора, инвестируя в буржуазию, когда она расширяет производство и рынки, и, наоборот, инвестируя в науку и предлагаемые ею решения – во-первых, и, в целях создания будущего спроса в неимущие, малоимущие или средние слои общества – во-вторых, когда дело идет на спад, и в зависимости от рисунка и степени этого спада. Эффективное правительство по Кейнсу не может быть буржуазным или пролетарским, оно в принципе должно поставить себя над всеми возможными односторонними интересами, – иначе его политика на переломе системы данных будет односторонней и близорукой – а это грозит разрушением системы бытия.
Однако правительства так устроены, что лучше слышат голоса звонких монет, чем трудящихся или ученых, правительства склонны демонстрировать склонность к компромиссу с буржуазией и со старыми данными.
Ну как не порадеть родному человечку?!
Гувер поступал как слуга капитала, и проиграл. Рузвельт поступил «по Кейнсу» и выиграл. Оправдалась кейнсианская политика и в период крупной рецессии в США 60-70-х гг.
И, кстати, да. Российское правительство много говорит «по Кейнсу», но поступает «по Гуверу», вкладываясь в пост-советскую квази-буржуазию, неспособную предложить обществу новые данные.
Российская рецессия в ценах 2008 г.
Российская ситуация определяется тем, что отложенный советский спрос на жизнь «как на Западе», уже исчерпан. Судя по графику Bloomberg, который я привел выше, момент перелома наступил в 2008 г.
Уже все, кто нашел доступ к возможностям «обновиться» до гей-ропы, это сделали, и вбрасывание прежних данных не окупает усилия инвесторов. Вот они и бегут сегодня в золото и на валютный рынок. Тем более, что пример такой неблагородной игры демонстрирует само правительство.
Существенный элемент провала российской квази-буржуазии состоит также в том, что захваченные в 90-х гг. у общества реальные активы, по сути, обесценены очередной сменой данных на Западе в пользу эмиссионной олигархии. Окажутся ли наследники мудрее отцов, чтобы сформировать независимые от ФРС финансовые рынки, основанные на реальных знаниевых и капитальных активах?
Главный вопрос – это вопрос о власти
История знает много примеров, когда буржуазная олигархия непосредственно управляла какими-то странами. Так было и в США до Франклина Рузвельта (и еще будет после него), такое положение сложилось на Украине сейчас, так было в России при Ельцине.
Из теории и практических рекомендаций Кейнса со всей очевидностью следует, что буржуазное правительство неспособно обеспечить устойчивое развитие буржуазного общества именно потому, что буржуазия представляет собой только одну сторону основного уравнения рыночной экономики, и что ее интересами приходится периодически пренебрегать в интересах решения этого уравнения.
Как я говорил в прошлой лекции, правительства обоих Рузвельтов не были буржуазными, хотя очертания стоявших за ними сил теряются во мраке неизвестности.
Эти подземные силы, возможно, еще проявят себя, а возможно, и нет. Пока у нас нет оснований полагать, что эти силы постоянно держат бразды правления в своих руках. Возможно, место прежних подземных сил займут новые, и что индустриальное общество ждет политическая революция «мажордомов». Формирование этих политических сил есть ни что иное, как формирование управляющего класса общества пост-модерна, который необязательно в будущем будет похож на прежних олигархов, номенклатурщиков или этатистов.
Как, надеюсь, помнят слушатели более ранних частей курса, и феодализм не сразу строился.
Даже очень не сразу: формирование феодальной элиты у франков заняло 800 лет. Мы также должны помнить, что это был сознательный процесс, направлявшийся римско-католической церковью. Неизвестно, как пошло бы дело, если бы Рим этим не занимался. Или если Рима вовсе не было. Не исключено, что в таком случае, самым передовым государством сегодня считалась бы Нигерия.
Современное общество гораздо моложе государства франков, а мы, находясь в потоке развития, можем принимать часть происходящего за все происходящее. Некоторые энергии скрыты от нас.
Своими катастрофическими прогнозами недавно «порадовал» общественность экономист, управляющий активами РИКОМ Владислав Жуковский.
Мое внимание привлекли не столько прогнозы, сколько выводы экономиста и предложенная им программа реформ.
«Что нам нужно? Нам нужна с одной стороны стратегическая национализация ключевых, системно значимых отраслей в экономике и промышленности (ТЭК, инфраструктура, ЖКХ, энергетика, финансовый сектор в части долгосрочного инвестиционного кредита и банков развития) для того, чтобы решить проблему дезинтеграции экономики и деиндустриализации, чтобы реально возродить и воссоздать разрушенные за четверть века гайдаровско-кудринского погрома горизонтальные и вертикальные производственно-технологические цепочки создания добавленной стоимости - конечного продукта. С другой стороны, нам требуется полное и всеобъемлющее раскрепощение творческого, предпринимательского, инновационного потенциала человека. Масштабное раскабаление малого и среднего бизнеса в конкурентных отраслях промышленности и секторах экономики. Нам нужен Индустриальный НЭП – сочетание форсированной индустриализации и вертикальной интеграции труда, капитала и собственности с раскрепощением предпринимательства и развитием частного сектора внизу, в тех секторах, где реально требуется конкуренция и частная инициатива. Плюс ко всему, необходима радикальная реформа власти – власть должна быть отдана вниз, на места. Необходим примат местного самоуправления - судьи, шерифы, мэры, губернаторы должны избираться самим народом и нести ответ только перед ним. Все ключевые и системно значимые вопросы (присоединение или выход из ВТО, пенсионная реформа, приватизация, списание долгов) должны решаться через референдум, открытое волеизъявление народа. Слава Богу живём не в 18 или 19 веке и голубиная почта не требуется - при нормальной организации процесса всё это будет стоит меньших денег, чем нас пугают апологеты сегодняшней сгнившей вертикали власти».
vlad-zhukovsky.livejournal.com –
"vlad_zhukovsky - Беспрецедентный пузырь в Поднебесной. Китай станет "чёрным лебедем" мировой экономики, обрушив рынки"
(August 5th 2015, 16:09)
С прогнозами автора в отношении Поднебесной можно и не торопиться соглашаться, однако его предложения касательно России лично у меня возражений не вызывают – за исключением одного сомнения: способно ли к таким реформам буржуазное правительство?
Из анализа макроэкономического мультипликатора и «основного психологического закона» индустриального общества со всей очевидностью вытекает, что управление балансом трат и сбережений требует такой власти, которая могла бы поставить себя над интересами крупных собственников. Буржуазной такая власть быть не может.
|
