Сначала я увидел, что лежу в гробу, белый и унылый. А рядом была моя родная мама. Мама рвала на себе волосы, царапала ногтями лицо, рвала на себе одежду и рыдала над гробом. А потом я проснулся. Это был самый страшный сон в моей жизни. И в эту минуту я понял, что единственное, что мне нужно сейчас сделать, это пойти в храм и покреститься. Делать что-то другое, когда ты лежишь в гробу, просто бессмысленно.
Служба уже подходила к концу. Храмовые бабушки устремившиеся ко мне со всех сторон с добрыми советами, увидев выражение моих глаз, давать их сразу передумали. Они вообще не расхотели ко мне подходить. Священник наоборот, захотел. Он просто спросил: вам чего? Я просто сказал: мне покреститься. Завтра я вас жду. О том, что за крещение платят деньги, покупают крестики и свечки, я не знал. А знал, что наступил самый главный день в моей жизни. Я одел белую рубаху, строгие брюки и новые итальянские туфли, а золотую цепочку в полпальца толщиной наоборот, снял. Больше я не одевал ее ни разу в жизни. В храме священник попросил, чтобы мне принесли оловянный синенький крестик на льняном шнурке. Этот крестик как-то сразу пришелся к месту на моей груди и наполнил сердце радостью и покоем. Я крестился Водой и Духом и родился в Жизнь. А когда есть Жизнь, то Смерти нет. Потому что это вещи взаимоисключающие. И я исключил из своей жизни смерть. Что еще можно сказать про крещенскую купель?
Только то, как я погрузился в нее снова. Было это уже в замечательном городе Тюмени, когда на улице стоял 25 градусный мороз и дул сильный колючий ветер. Именно в этот чудесный день мы с другом Олегом решили во что бы то ни стало оказаться в Крещенской купели. Храм – это прекрасно, служба это прекрасно, но когда Господь дает тебе еще и Иордань?
Она была во втором Заречном микрорайоне и когда мы приехали, там было множество народа. Тысяч пять, не меньше. Кругом были машины и люди, счастливые и улыбающиеся люди, которым так же как и нам, ужасно хотелось попасть в ледяную Иордань. Туда пропускали через кордон милиции, потому-что если бы не кордон, то все бы пошли одновременно, и лед, весь бы ушел под воду. И тогда сюда бы можно было погрузить целый город. А это было бы уже чудо. Но милиция была на посту и зорко смотрела, чтобы чудес было поменьше, а порядка, наоборот, побольше. Народ пропускали партиями, и в партии в которой запустили меня, моего друга Олега не оказалось и наших полотенец, конечно, тоже. Я почему-то с самого начала знал, что Олег обязательно в самый неподходящий момент куда-нибудь денется, предчувствие было такое. Он остановился переброситься парой слов с какими-то добрыми знакомыми и вот мы уже по разные стороны оцепления. Больше в этот день я его уже не видел. Зато со мной оказались два полковника, майор, один замечательный врач и несколько семинаристов. В большой военной палатке устланной сеном и уставленной скамейками. Здесь же стояли большие блестящие военные самовары. Военные аккуратно складывали свою одежду и распределяли места в очереди. Так им было спокойней. Я шел к Купели и думал, что вот это вода, вот этот лед, это сено, и этот холодный ветер, который я чувствовал каждой клеточкой своего тела, скрывают под собой что-то совсем другое, гораздо более важное и прекрасное, чем виделось со стороны. И это теперь станет моим.
После купели военные поздравили нас с купанием и достали коньяк, а семинаристы стали пить горячий чай. Ничего не хотелось, хотя военные и предлагали к ним присоединиться. На меня вдруг снизошел такой покой, что даже говорить стало лень. Я просто стоял, смотрел на солнце, пробивающееся от входа, и улыбался. В палатке пахло снегом и сеном. Это называется до краев.
Потом вместе с семинаристами и замечательным Мирославом Бакулиным мы поехали на автобусе Духовное училище, где нас усадили за праздничный стол. Там мне предложили рюмку водки и угостили блинами с икрой, которые я ел первый раз в жизни. Тонкие, ноздреватые, хрустящие блины были вкусными. И простая осетровая икра тоже была вкусной. Но то, что они создавали вместе было просто потрясающе вкусным. Других вкусов у этого праздника быть просто не могло. Я смотрел на все вокруг счастливыми и спокойными глазами и думал, что если бы меня спросили, чего мне еще теперь надо, я вряд-ли нашелся бы что ответить. Ну разве чаю с вареньем из настоящей голубики, которую привезли откуда-то с Севера.
|