Это - отрывок из моей книги, но его можно читать, как рассказ.
Шлепа заглядывал уже в третий двор, но Ганзика нигде не было. «Черт бы его побрал, - думал мужчина, нащупывая во внутреннем кармане куртки бутылку водки. – Когда он нужен, его никогда нет». Завернув за угол дома, он увидел во дворе Верку, которая что-то объясняла рабочим, столпившимся возле открытого люка. «Вот, зараза, - отпрянул назад мужчина. - И чего ей не сидится на месте»?
Шлепа Анатолий Афанасьевич работал в ЖЭКе сантехником и жил обычной жизнью простого обывателя, коих несметное множество. Он никогда не задумывался над тем, зачем существует и тем более, ему было неведомо само понятие: предназначение человека на Земле. Все бытовые вопросы в их с Веркой семье, решала его супруга, Вера Дмитриевна, которая трудилась в поте лица в том же самом ЖЭКе на должности мастера.
«Ладно, - подумал Шлепа. – Пойду, схожу еще на один вызов, а потом разыщу этого паразита». Но не успел он сделать и двух шагов, как кто-то хлопнул его по плечу. Он резко обернулся и увидел знакомое лицо.
— Андрюха, - сразу узнал Шлепа своего одноклассника и закадычного дружка Парушника, хотя тот постарел и слегка облысел.
Они оба были из Львовской области, только после школы их пути-дорожки разошлись. Шлепа уехал на заработки в Киев, где и остался, со временем женившись, а его товарищ поступил в Львовский университет.
— А я смотрю – ты или не ты? – слегка картавя, заговорил Парушник.
— Я, - заулыбался Шлепа. – А ты, каким макаром здесь? Я думал, ты во Львове.
— Был во Львове, теперь здесь.
— На подработки приехал? – спросил Шлепа просто.
— Ты ничего не слышал? – вместо ответа, сказал его одноклассник. - Тут такое скоро начнется.
— Что начнется? – не понял Шлепа, далекий от политических дел.
— Да ты что, телевизор не смотришь?
— Смотрю, - ответил сантехник. – Футбол.
— Футбол… - воскликнул Парушник. – Скоро нам будет не до футбола. Такие дела развернуться, тебе и не снилось.
— А что? Мы в космос полетим? – попытался шутить Шлепа.
— Вот что, - деловым тоном ответил Парушник, доставая свою визитку. – Позвони мне на днях. А там, встретимся, я тебе все расскажу.
— Лады, - ответил Шлепа и увидел, что прямо к ним направляется Верка.
По выражению ее лица сантехник понял, что ничего хорошего от нее сейчас ждать не приходится, и быстро попрощавшись со своим одноклассником, шмыгнул в соседний двор. Тут он заметил Ганзика, который старательно сгребал сухие листья и складывал их в большой полиэтиленовый мешок. Шлепа прямёхонько направился к нему.
— Привет, труженикам, - сказал он своему товарищу.
— Привет, тунеядцам, - парировал Ганзик, продолжая работать.
— Ладно, хватит вкалывать, пора отдохнуть, - ничуть не обиделся Шлепа и, оглядываясь по сторонам, добавил:
— У меня кое-что есть.
Он приоткрыл полу куртки и показал содержимое кармана. У Ганзика заблестели глаза. И хотя он не был алкоголиком, в известном смысле этого слова, все же любил посидеть в хорошей компании, что называется, за чаркой. Геннадий Ганзик был не женат, недавно ему стукнуло пятьдесят два. Он жил в «хрущевке» на первом этаже в том же районе, в котором и трудился дворником, появившись здесь двенадцать лет назад, был тихим неприметным человеком и не любил рассказывать о своей прошлой жизни. Однако работу свою делал исправно: его участок всегда был образцово-чистым. Чего не скажешь о его приятеле Шлепе, который хоть и имел «золотые руки», но работать не любил, и Верке приходилось каждый раз выискивать его, и чуть ли не за ручку водить по вызовам жильцов, а так же, оправдывать своего нерадивого муженька перед начальством, но от «халтуры» Шлепа никогда не отказывался. Поскольку всю зарплату забирала супруга, он не видел никакого смысла напрягаться, а вот, что касалось левых заказов, совсем другое дело. Правда, Верка иногда находила его заначки и устраивала скандалы, а он держал оборону, защищая свои права угнетенного пролетария. Но на этот раз он так спрятал заработанные деньги левым путем, что ей не удалось их отыскать. И вот, теперь, он мог отдохнуть вместе с Ганзиком, а что будет потом, когда вернется домой и супруга унюхает запах спиртного, об этом не думал.
— Все, хватит, - повысил голос Шлепа, когда Верка начала его «пилить» в очередной раз.
После того, как супруга незадачливого сантехника «застукала» их с Ганзиком, мирно, никого не трогая, беседовавшими за бутылочкой «беленькой», самым вероломным образом, разрушив эту идиллию, Шлепа сильно обиделся и даже не разговаривал с ней несколько дней. Но больше всего Анатолия возмутило то, что она «навела шмон» в квартире и обнаружила его тайники, из которых были изъяты все деньги до последней копейки. Теперь он находился под тщательным наблюдением супруги, которая даже забрала у него мобильный телефон, взяв под контроль связь с левыми клиентами. Она сама договаривалась с заказчиками и только после этого оповещала мужа, не обращая внимания на его игру в молчанку. А чтоб как-то его стимулировать, обещала десять процентов от каждого заказа. Для него это было так унизительно, что он даже грозился подать на развод, хотя дальше угроз дело не пошло, а Верка после долгих споров, хоть и с трудом, но согласилась на двадцать процентов.
И вот, сегодня он вернулся от Порушника, который «открыл ему глаза» на все происходящее в стране. Не то, чтоб он не слышал о каких-то волнениях на Майдане, но особо не интересовался этим вопросов, в значительной степени поостыв после две тысячи четвертого года, когда полгорода бегало в оранжевых шарфиках, и он в том числе. Шлепа уже не верил ни в какую демократию, которую предлагали сверху, но сейчас было совсем другое дело.
— Верка, мы с тобой живем, как пещерные люди, - воскликнул он. – А ты мне: «опять напился». Да, выпил с другом детства. И что здесь такого? Не на свои же. И как тут было не выпить? Ты понимаешь, он меня зажег, можно сказать, вдохновил на подвиг.
— На какой еще подвиг? – прервала Верка его тираду. – Для тебя уже подвиг – сходить на работу.
— Да что ты сравниваешь? На работу… Работа никуда не убежит, а вот, стать героем, вписаться в историю, это – дело.
Верка так и прыснула от смеха, а он насупился и, выждав, когда она насмеется, ответил:
— Темный, ты человек, Вера Дмитриевна. Ничего не видишь кроме своего ЖЭКа.
— Он такой же мой, как и твой, между прочим, - парировала супруга. – А тебе лучше лечь и выспаться, завтра на работу, - добавила она тоном, не терпящим возражений.
— Ни на какую работу я не пойду, - вдруг заявил Шлепа и стукнул кулаком по столу. – Хватит уже, находился.
— Что? – оторопела Верка, не ожидавшая, что ее муж взбунтуется и, приняв атакующую позу бабы Параски из одноименного рассказа Нечуй-Левицкого, двинулась в наступление.
— Ты мне еще поговори, а то, вылетишь из квартиры, как пуля.
— Вот как, значит, ты заговорила? ЖЭК тебе дороже, чем я? Чем мои… Мои… - искал он подходящее слово, но так и не найдя, ушел, хлопнув дверью, напоследок добавив:
— Глупая ты женщина, Вера Дмитриевна. Ты еще пожалеешь, но будет поздно.
Ганзик ничуть не удивился позднему визиту Шлепы. Его приятель и раньше ночевал у него, когда у них с женой происходил очередной скандал.
— Что? Опять с Веркой поцапались? – спросил Ганзик зевая.
— Нет, - ответил Шлепа. – Мы разошлись во взглядах на политической почве?
— Чего? – не понял хозяин квартиры.
— Вот скажи, Генка, если бы тебе предложили стать героем, ты бы согласился?
— Каким еще героем? – уставился Ганзик на своего товарища.
— Майданным, - гордо ответил Шлепа. – Как мы живем? А? Каждый день одно и то же, никакой романтики. А ты представь: вот, ты взбираешься на баррикады, а в руках у тебя знамя, и ты кричишь: «За мной, товарищи, в атаку! Свергнем всех этих кровопийц, этих зажравшихся олигархов. Хватит им эксплуатировать трудовой народ. Возьмем власть в свои руки и присоединимся к свободной Европе».
— Ты часом не заболел, Шлепа? – спросил Ганзик, ставя чайник на плиту. – Чай будешь?
— Какой чай? Тут бы что покрепче. Никто меня не понимает, – ответил Шлепа, раздосадованный тем, что не вдохновил своего приятеля.
— Покрепче нету.
— Ладно, давай свой чай, - ответил Шлепа и уселся за стол. – Завтра ухожу на Майдан революцию делать.
— Какую еще революцию?
Ганзик достал из шкафчика тарелку с баранками и поставил перед приятелем.
— А вот такую, настоящую. Они, представляешь, студентов побили там, на Майдане, только за то, что те хотели в Европу. Разве это – преступление, вот скажи, хотеть в Европу?
— Нет, - ответил Ганзик, наливая чай.
— Вот и я так думаю. А в Европе, знаешь, там совсем другое дело. Зарплаты, пенсии – не то, что у нас, - вдохновенно рассказывал Шлепа явно с чужих слов. – А дороги! Ты знаешь, что там дороги моют шампунем?
Ганзик молча уставился на приятеля. Он представил себе, как тысячи дворников вышли на трассу: у каждого в руке – бутылка с шампунем, которым они поливают асфальтированную дорогу, а затем шваброй начинают мыть.
— Ничего себе, - воскликнул он, но тут же усомнился. – А как же машины? Или они ночью моют?
— Какие машины? – не понял Шлепа.
— Ну, те, что ездят, - ответил Ганзик и тут же пояснил:
— Если дворники моют дорогу, шампунь надо же смыть. Машины не могут ездить, скользко, - вспомнил он, как однажды, моясь под душем, случайно разлил шампунь и, поскользнувшись, чуть не упал.
Ганзик был человеком практичным, хотя и не обремененный высшим образованием. После окончания школы, где он слыл незаметным троечником, его забрали в армию, в то время еще советскую. Он и там придерживался принципа – никогда не высовываться, и был бы совершенно незаметен, но научился зарабатывать, пусть не большие, но все же, деньги. Будучи послушным и исполнительным солдатом, всегда держал свое оружие в надлежащем виде. Но другие новобранцы и даже «деды», ленились чистить оружие, и эту работу за них выполнял Ганзик, разумеется, за небольшое вознаграждение. А заодно, начищал до блеска солдатскую обувь. Некоторые «салаги» даже пытались перехватить инициативу и отобрать у Ганзика его бизнес, но у них ничего не получилось. Лучшего «мастера» своего дела во всем взводе было не найти. И сейчас, слушая своего приятеля, он в уме прикидывал, как можно сэкономить шампунь, предназначенный для мытья дорог и что потом с ним делать: продавать или оставить себе? Ну, это конечно, в том случае, если мы вступим в Евросоюз. А мы, наверно, вступим, как утверждет Шлепа, сразу после революции.
— Ну, ты даешь, - начал смеяться Шлепа. – Какие дворники? Там дороги моют машины, темнота.
У Ганзика сразу пропал интерес к этой теме, и он зевнул.
— Слушай, Генка, а давай завтра вместе махнем? – уже серьезно спросил Шлепа, а чтоб заинтересовать товарища, добавил:
— Мне Порушник говорил, что там хорошо платят – сто гривен в день.
При этих словах, Ганзик перестал зевать, и в его глазах проснулась явная заинтересованность.
— А что делать нужно? – тут же спросил он.
— Что делать? – растерялся Шлепа. – Ну, я пока точно не знаю. Порушник сказал, что будет инструктировать.
Ганзик покачал головой:
— Я не смогу. У меня же работа.
— Да что ты вцепился в эту работу? – рассердился Шлепа. Я тебе реальное дело предлагаю, а ты – работа.
Но Ганзик твердо стоял на своем, по его разумению – лучше синица в руках, чем журавель в небе, но своему приятелю ответил:
— Ты вот что, иди завтра, узнай, что да к чему, а потом мне позвонишь.
— Не смогу я тебе позвонить. Верка телефон забрала, зараза. А без телефона какая связь?
— Да, без телефона, никакой, - снова зевнул Ганзик. – Пока ничего не понятно.
— А мне – все понятно, - безапелляционно заявил Шлепа. – Я вон с Парушником поговорил, так он, знаешь какой мужик?
— Твое дело, - не стал спорить Ганзик со своим приятелем. – Я пойду спать. Где раскладушка, знаешь.
— Знаю, - ответил Шлепа.
Словесная перепалка между двумя мужчинами, которые не могли поделить место в палатке, переросла в рукоприкладство. Маленький бойкий мужичонка в расстегнутой куртке, лихо увертывался от здорового лысого верзилы и успевал ударить то в спину, то в зад, и даже один раз попал в грудь противнику. Он напоминал драчливого петуха, который сражается с бульдогом: нанести серьезное повреждение этому здоровяку не мог, но раздразнить того был вполне способен. У толстяка лицо налилось кровью: он мог бы одной левой прихлопнуть нахала, но был слишком неповоротлив. А вокруг собралась толпа зевак и с улюлюканьем и гиканьем следила за поединком.
— Давай, Соха, сделай его…
— Грыцько, а ну, напрягись…
— Да у него сейчас штаны лопнут от напряжения…
За этой потасовкой наблюдал и Шлепа, который уже почти месяц жил в палаточном городке на Майдане. Парушник его не обманул, Шлепа действительно уже получил свое первое «жалование», правда, не сто гривен, как было обещано изначально, а только семьдесят в день, но и это были неплохие деньги для него. Вообще, ему тут нравилось, не смотря на резкое ухудшение погоды. Особенно холодно было по ночам. Но Шкипер – не больно разговорчивый дядька, который жил в одной палатке со Шлепой, где-то раздобыл буржуйку, а дровишки привозили исправно, так что, коротать ночи стало веселей. Кормили тоже нормально, всегда было горячее – варили тут же – в больших чанах. Ну и горячительные напитки никто не запрещал. Шлепа почувствовал, как кто-то дергает его за рукав и, оглянувшись, увидел Ганзика, о котором совсем забыл, увлеченный зрелищной потасовкой.
— Мне пора, - сказал Ганзик и начал выбираться из толпы.
Приятель последовал за ним.
— Куда тебе спешить? – спросил Шлепа, поглядывая в сторону дерущихся.
— Надо домой ехать. Уже поздно, - ответил Ганзик, не любитель подобных развлечений.
— Так ты не хочешь остаться? – снова спросил Шлепа. – А я тебе уже и место подыскал, соврал он, но был уверен, что легко сможет договориться с Парушником, тем более, тот говорил, что чем больше людей, тем лучше.
Ганзик отрицательно покачал головой.
— Да ты не смотри, они ж не по серьезному, - догадался Шлепа о причине отказа товарища. – Может, еще подумаешь?
— Нет, - ответил твердо Ганзик.
На Майдан он приехал первый раз, и сразу окунулся в атмосферу большой шумной компании – людей, агрессивно и решительно настроенных. К тому же, по телевизору он уже видел, как они устраивают свои, далеко не мирные шествия, а милиция, хотя и не столь активно, но все же сдерживает митингующих. Отправиться на Майдан его уговорила Верка, которая просила разыскать мужа и передать ему мобильный телефон, чтоб поддерживать связь. Дворник сперва не соглашался, опасаясь, что будет втянут в эту вакханалию: все это он наблюдал по телевизору, и чего доброго, ему придется участвовать в штурме зданий, а этого он не хотел и опасался ареста. Но Верка пообещала выписать ему премию и Ганзик не устоял. Он приехал уже под вечер, когда митингующие разошлись по своим палаткам, готовясь к ужину. Ему пришлось около часа бродить между палатками, заглядывая в каждую, но Шлепы нигде не было. Ганзик устал и немного замерз, он уже готов был вернуться домой, как вдруг увидел своего приятеля, который нес миску с горячим супом. Дворник бросился к нему, а тот, увидев Ганзика, обрадовался и повел к своей палатке. Внутри было тепло, весело горел огонь в буржуйке и детина в тельняшке резал колбасу прямо на газете.
— Это – Шкипер, - представил дядьку Шлепа. – Садись, а я сейчас сгоняю еще за одной порцией, - добавил искушенный революционер и выскочил из палатки.
Ганзик остался наедине с угрюмым и неразговорчивым мужчиной, продолжая стоять у входа. Оба молчали. Шкипер, закончив с колбасой, принялся за хлеб, а гость молча наблюдал за его неторопливыми размеренными движениями и задавался вопросом: «А смог бы он тут жить, и вот так, как этот Шкипер, каждый день резать колбасу и хлеб на ужин, греться возле буржуйки, а с утра, вооружившись палками, идти громить правительственные здания?». При одной этой мысли его передернуло. Не то, чтобы он был против революции, как называл это действо Шлепа, чего уж там, пусть делают. И пусть вступают в Евросоюз, он был не против, если там зарплаты выше, но самому стать непосредственным участником событий, Ганзику не хотелось. Он лучше подождет спокойно, продолжая трудиться в своем ЖЭКе.
— Ну что? - спросила Верка, поджидавшая Ганзика возле подъезда. – Нашел?
— Нашел, - ответил дворник.
— Как он там?
— Нормально.
— Как нормально? Расскажи все подробно. Что я из тебя каждое слово тяну?
И Ганзик рассказал, как приехал на Майдан, увидев там целый палаточный городок. Как встретил Шлепу и, как они кушали, сидя в палатке. А потом Толик повел его на экскурсию. Елку разобрали и теперь вместо игрушек, на ней висел флаг и Юлькин портрет. А еще там соорудили сцену, с которой, как говорил Шлепа, выступали вожди и все, кто хочет. О том, что там жгут шины и площадь заволокло едким дымом, от которого начинало першить в горле, но люди, будто этого не замечали, а напротив, демонстрировали залихватскую удаль и кто-то невидимый подогревал эмоциональный подъем. Кто-то невидимый, да действительно, он был невидим, но его умелые манипуляции могли разрушить не только судьбы отдельных людей, но и целые страны.
Шлепа лежал на спине и смотрел в небо, затянутое, красными, как медь, тучами. «Почему они красные?» - никак не мог понять мужчина и продолжал наблюдать, как они плывут все в одну сторону, потом вдруг остановившись, начали двигаться хаотично, наползая друг на друга, большие поглощали более мелки. И вот, наконец, небо превратилось в серо-лиловое месиво, на которое почему-то было больно смотреть и хотелось закрыть глаза. В голове все еще звучал мужской голос, раздающийся из мегафона, который направлял группу майдановцев в касках, вооруженных палками и преимущественно самодельными щитами. Он помнил, как, впереди идущий человек внезапно упал, схватившись за бедро, и увидел, как на его одежде начало проявляться темное пятно. Они с Боцманом присели, и его товарищ показал ему на крышу дома. Расстояние было достаточное большим, и Шлепа скорее почувствовал, чем увидел дуло винтовки, нацеленное прямо на него: в голове мелькнула догадка «снайпер». В этот момент он понял, что находится под прицелом, но не мог сдвинуться с места, как зачарованный продолжая смотреть на своего убийцу, не в состоянии изменить судьбу. За эти несколько секунд ожидания, перед глазами промчалась вся его жизнь, будто он сидел в кинотеатре и смотрел фильм про себя. Но особенно отчетливо врезались в память события последних месяцев: жизнь будто разделилась на «до» и «после».
Сразу же, на следующий день, после очередного декабрьского противостояния митингующих с органами милиции и спецназом, у Шлепы зазвонил мобильный телефон. Он только начал отходить от того состояния, когда мозг перестает быть функцией, отвечающей за действия человека, и есть только необузданное желание куда-то идти, кого-то бить, что-то громить. Когда в это состояние погружены большие массы людей, это может привести к непоправимым последствиям. На этот раз противостояние закончилось без особых потерь: было несколько раненных, и только потому, что среди митингующих появились какие-то парни с закрытыми лицами. Они-то и создавали напряжение, используя цепи и забрасывая силовиков коктейлями Молотова.
Глянув на телефон и увидев, что это Верка, первым желанием Анатолия было отключить его, как мужчина это делал не раз. Меньше всего он сейчас хотел говорить со своей супругой и выслушивать ее нравоучения. Какое-то время, Шлепа колебался, но все же, ответил, и к своему удивлению в трубке раздался взволнованный голос сына.
Накануне, Верка сидела перед телевизором и смотрела трансляцию с Майдана, где колышущаяся масса людей оттеснялась силовиками: то тут, то там возникали стычки, а дикторский голос рассказывал о том, что был отдан приказ зачистить Крещатик, Институтскую и оттеснить митингующих с главной площади. Противостояние длилось всю ночь, и спецназу удалось освободить от протестующих часть Крещатика, где коммунальщики сразу же начали убирать баррикады. Она всматривалась в лица, когда камера приближалась, выискивая мужа и ее волнение возрастало. А утром, так и проведя всю ночь без сна, позвонила сыну и они вместе отправились в центр города потому, что на ее звонки Анатолий не отвечал.
Вадим говорил по телефону отцу, что они с матерью сейчас находятся недалеко от Майдана, и хотели бы с ним повидаться, на что Шлепа сразу согласился. Эта встреча послужила примирением между супругами, а Верка немного успокоилась, когда Анатолий сказал, что им ничего не грозит, милиция не осмеливается применять жесткую силу. А через две недели он встречал Новый год в кругу семьи: приехал сын с женой и маленьким внуком, а так же, был приглашен Ганзик, как лучший друг Шлепы. Верка теперь вела себя тихо, стараясь угодить мужу, и даже смотрела на него, как показалось Анатолию, с уважением. Да и сын не скрывал своей гордости за отца.
— Ну, ты пап, молодец! Мы сперва ничего не поняли, но сейчас… Мы тобой ну просто, восхищаемся, - сказал Вадим и предложил выпить за отца, который борется против режима Януковича и ведет их в Европу.
— А ты не хочешь присоединиться? – спросил Шлепа у своего отпрыска, польщенный такой оценкой его деятельности.
У Люды, жены сына, сразу округлились глаза, а маленький Данила, который сидел у нее на руках, вдруг расплакался.
— Что вы, Анатолий Афанасьевич, у нас же ребенок, - ответила она вместо мужа и дала малышу соску. Тот сразу притих.
— Ну, конечно, это важное дело, - вмешался в разговор Вадим.
Но Люда посмотрела на него выразительно и он, перехватив взгляд супруги, продолжил:
— Но у меня же бизнес, понимаешь? Как я все брошу? Кто будет их кормить?
— Ну, как всегда, отцы прокладывают дорогу детям, - сделал Шлепа вид, что обиделся.
— Не приставай к нему, - вступилась за сына Верка.
— Да я не пристаю, - ответил Анатолий. – Ладно, давайте выпьем. У меня есть тост. Чтоб мы поскорее оказались в Европе, а там разберемся. Может, наш Данила будет учиться где-нибудь в Швейцарии.
— Почему в Швейцарии? – удивилась Люда. – Уж лучше в Англии.
— Да какая разница? – отмахнулся хозяин дома. – В Англии, в Швейцарии… Подрастет, сам выберет, - засмеялся Шлепа и потянулся к малышу. – Ну-ка, дай мне его.
Как только мальчик оказался на руках у дедушки, тут же расплакался вновь. Пришлось невестке забрать его обратно, но успокоить ребенка ей никак не удавалось. Молодой маме даже пришлось выйти в другую комнату, куда следом поспешила и бабушка Вера.
Мужчины остались одни. Молча выпили. И вдруг Шлепа обратился к своему другу:
— Генка, а ты чего молчишь весь вечер?
— А что говорить? – ответил Ганзик.
— Ну, скажи что-нибудь, - улыбнулся Шлепа. – Как тебе мой внучок?
— Нормальный, - ответил друг. – Только, еще маленький.
— Маленький для чего? – не понял Шлепа.
— Ну, чтоб ехать в эту Англию, - не моргнув глазом, ответил Генка.
— Куда? – спросил Шлепа.
— Ну, вы же хотите отправить его в эту…
— Англию? – уточнил Вадим, и они с отцом начали смеяться.
Ганзин продолжал невозмутимо сидеть, не поддерживая общего веселья. Когда мужчины насмеялись, Шлепа похлопал Ганзика по плечу.
— За что я тебя люблю, Генка, это – за твою непосредственность.
А Вадим пояснил:
— Мы же не собираемся его отправлять прямо сейчас, а когда вырастет, в школу пойдет, понимаете, дядь Ген?
— Это понятно, - ответил Ганзик. – Я не полный идиот. А если он не захочет, что тогда?
— Как это не захочет? - удивился Вадим и посмотрел на отца.
— А вот так, - ответил Генка. – Как, например, не все хотят этой революции. Вон, по телевизору показывали.
— Ты что несешь? – возмутился Шлепа. – Кто тебе это сказал?
— Да я же говорю, по телевизору показывали. Есть и такие, кто не хочет. И что с ними теперь делать?
— Что делать? Что делать… - опешил революционер-майдановец.
А Вадим пришел на выручку отцу:
— Заставим. Вот, так. И нечего тут разводить… Что, отец зря там, что ли, жизнью рискует? Это же понимать надо.
Ганзик ничего не ответил потому, что в комнату вошла Верка и цыкнула на них:
— Чего раскричались? Ребенка не можем уложить.
 | |
А сейчас Шлепа сидел в удобном мягком кресле в каком-то зале, и напротив него, за длинным столом восседал мужчина в черной мантии и белом парике. «Наверно, прокурор, - подумал Анатолий. – Похоже, меня арестовали и собираются судить? Черт, когда же это случилось?» – пытался он вспомнить, но именно этот момент был кем-то вытерт из его памяти. Последнее, что он помнил – сильный толчок в голову, будто кто-то со всего размаха ударил его молотком прямо в лоб, он упал на спину и увидел небо – странное, булькающее, как каша в кастрюле, на которое невыносимо больно было смотреть. Тут Шлепа заметил другого человека небольшого роста и тоже, в черной мантии. Он крутился возле «Прокурора», подсовывая ему какие-то бумаги и, они оба не обращали на Анатолия никакого внимания. Шлепа оглянулся: в зале, кроме него, никого не было. «Вот, гады, - снова подумал Анатолий. – Нет, чтоб пригласить людей, пусть бы они стали свидетелями этого судилища. А я бы им тогда все сказал. Хотят – шито-крыто сделать». Тут он вспомнил про Верку, которая наверно, не знает, что с ним случилось: «Интересно, ей сообщили? Да какая теперь разница. Все равно, засудят. Знаю я эти суды». И все же, Шлепа решил позвонить супруге, пока эти двое заняты своими делами. Он пошарил по карманам и вытащил свой мобильный. Быстро нашел Веркин номер и, поглядывая на судей, приложил телефон к уху, слушая какую-то совсем другую мелодию, ожидая соединения. «Верка, что, музыку поменяла?» - мелькнула мысль. Наконец, мелодия резко оборвалась, и Анатолий не успел сказать и слова, как в трубке послышался приятный женский голос:
— Вас приветствует Межгалактическое управление связи. Вам не можете быть предоставлено соединение с абонентом, так как вы находитесь вне зоны досягаемости планеты Земля. А сейчас прослушайте рекламу, которая носит функциональное назначение и будет вам полезна в дальнейшем.
В трубке послышались звуки, напоминающие звон колокольчиков на фоне отдаленного звучания то ли флейты, то ли другого музыкально инструмента, Шлепа не очень в этом разбирался, а дальше он услышал металлический голос:
— Конструкторы-связисты продолжают работу над программой Межгалактической связи и близки к ее завершению. Они уверяют, что совсем скоро, вы сможете позвонить на планету Земля…
Шлепа отключил телефон, и какое-то время сидел ошарашенный. Ему хотелось вновь набрать Веркин номер и услышать ее противный голос. Пусть и противный, но именно ее голос мог сейчас успокоить его. Он глянул на экран телефона, не замечая, что за ним наблюдает две пары глаз. «Нет, лучше, Ганзика – размышлял он. – Да, Генку, он мне все и объяснит». Шлепа прислонил к уху телефон и услышал уже знакомую мелодию, которая так же резко оборвалась и снова – этот женский голос…
— Ваша честь, - сказал тихо Сью, поглядывая на Шлепу. – По-моему, сейчас с ним говорить бесполезно.
— Да, - согласился Судья. – Сам вижу.
— Прикажете поселить его в комнату для гостей? – спросил помощник.
— Ну, а что с ним еще делать? – пробурчал служитель Фемиды. – Пусть приходит в себя, а ты давай следующего.
— Так, больше нет, ваша честь. Этот был последний – сотый, а вернее, сто шестой.
Судья надел очки и придвинул к себе бумаги.
— Это кто такое название придумал – «Небесная сотня»? – спросил он своего помощника.
Сью почесал затылок и неуверенно ответил:
— Понимаете, ваша честь, я хотел, чтоб люди обратили внимание на это массовое убийство и одумались.
— А ты знаешь, что это не входит в нашу функцию? - прервал его Судья. – Для этого существует Департамент информации, и только там решают, кому и какую информацию посылать.
— Да, ваша честь, - извиняющимся голосом сказал Сью. – Но вы же знаете, что эта структура, так же, как и Департамент безопасности подчиняются Главному Инспектору, а он не заинтересован в стабилизации обстановки.
— Знаю, - недовольно произнес Судья. – Но все равно, мы не имеем права нарушать закон. Надеюсь, тебе это понятно?
— Конечно, ваша честь, - заверил помощник своего босса, а сам подумал о том, что Судья и сам не раз нарушал закон, оказывая помощь людям, но вслух ничего не сказал.
— Ладно, - ответил страж порядка и захлопнул толстую книгу.
— Ваша честь, - поспешно обратился Сью к своему боссу. – А может быть, ему устроить экскурсию в прошлое? Ведь, он не знает, кто стоит за расстрелом этой «Небесной сотни».
— Зачем? – уставился Судья на своего помощника.
— Я подумал о том, что если ваша честь вынесет оправдательный приговор, этот бедолага, - тут Сью кивнул в сторону Шлепы, который продолжал рассматривать свой мобильный телефон, - когда вернется, сможет рассказать людям правду.
— Правду… - вздохнул Судья. – Думаю, правду они узнают не скоро. Исходя из моих прогнозов, там прольется еще немало крови.
— Неужели мы ничего не можем сделать, ваша честь?
— Мы можем неукоснительно придерживаться закона, - подвел черту Судья и поднялся со своего места.
— Проходите, - сказал Сью, открывая перед Шлепой дверь.
Они вошли в кабинет, где за большим столом разместились оппозиционеры, многих из которых Анатолий знал или, по крайней мере, видел не раз по телевизору и на Майдане, когда они выступали со сцены. Но не это его удивило, а то, что среди них был и Парушник. Шлепа и не предполагал, что его старый школьный товарищ вот так запросто общается с лидерами Майдана. Но то, что он услышал, его поразило еще больше.
— Итак, подведем итог, - сказал мужчина, сидящий к двери спиной. – Мы с вами договорились, в двадцатых числах февраля, точную дату уточним позже, проводим операцию «Снайпер». Наши американские друзья все организуют – и оружие и людей, а нам нужно проследить, чтоб, во-первых, информация не вышла за пределы этих стен, а во-вторых, распределить обязанности. Порушник, ты полностью отвечаешь за этих людей, разместишь их в «Украине», в гостинице, и чтоб ни одна муха их не узрела, понял?
Парушник кивнул головой.
— Откуда они будут стрелять? – спросил он.
— Возможно, с «Украины», но точный план будет позже. Ждем наших друзей.
Дальше Шлепа не слушал, он попятился к двери, и они вместе с помощником Судьи, снова оказались в замке Правосудия. Анатолий прислонился к стене, ноги его совсем не держали. Он вспомнил, как за несколько дней до расстрела людей на Институтской снайперами, к ним в палатку заглянул Парушник. Он был в приподнятом настроении и похвалил Шлепу за его активную позицию.
— Я видел, ты в палатке не отсиживался, - немного картавя, сказал Парушник. – Можно положиться, поэтому решил назначить тебя десятником. Пойдем, познакомлю с хлопцами.
Они вышли из палатки, и Андрюха указал на группу мужчин, которая дожидались снаружи. Они были почти все новички: кто второй раз приехал, а кто и первый. Шлепа приметил среди мужчин и молодого парнишку.
— А ты что тут делаешь? – обратился Анатолий к нему. – Небось, еще и школу не окончил?
— Все нормально, - вмешался Парушник. – Молодежь – наше будущее. Пусть учатся.
— Ну что, убедились? – спросил Сью, глядя на побледневшего Шлепу.
— Как же так? – ответил Анатолий. – Зачем они так? Это же живые люди…
— К сожалению, уже нет, - вздохнул помощник Судьи.
— А Назарка, тот мальчонка, - вцепился в руку Сью Шлепа.
Тот отрицательно покачал головой.
— А Боцман? – уже без надежды в голосе, снова спросил Анатолий.
— Послушайте, - попытался успокоить беднягу Сью, - что сделано, то сделано. Мы с вами побывали в прошлом, чтоб вы убедились в коварных планах этих людей. Если их не остановить, они пойдут дальше, понимаете?
Мужчина уставился на помощника Судьи, а тот продолжил:
— Ваша судьба еще не решена. Не хочу, конечно, обнадеживать, но если его честь примет решение и вы вернетесь, что будете делать?
— Что буду делать? – судорожно начал искать ответ на этот вопрос Шлепа. – Я его убью.
— Кого?
— Парушника. Вот этими руками задушу, - ответил мужчина и крепко выругался.
Сью поморщился.
— Нет, это не то, что нужно.
— А что нужно? – глаза у Шлепы заблестели. – Они, суки, все организовали и нас же подставили. Я только, не пойму, зачем?
— Да тут все просто, - ответил Сью. – Им нужно было подогреть настроения масс и руками самих людей устроить государственный переворот. А из вас сделать мучеников, героев.
— Да вы что? – воскликнул Шлепа. – Какой переворот? Это – революция за справедливость.
— За справедливость, говорите?
— Ну да, - уверенно закивал головой Анатолий. – Против этих олигархов – кровопийц, и за светлое будущее в Европе.
— Да уж… - вздохнул помощник Судьи. – Вам так промыли мозги, что вы не видите очевидных вещей.
— А что тут видеть? – не понял бывший революционер-майдановец. – Итак, все понятно.
— Зачем же они устроили эту провокацию и убили столько людей, если вам все понятно? – покачал головой Сью.
— А вот этого я не пойму, - честно признался Анатолий.
В конце коридора появилась Вероника и, заметив мужчин, направилась к ним.
— Что ты его мучаешь? - обратилась она к помощнику Судьи. – На нем итак лица нет.
А потом посмотрела на Шлепу.
— Пойдемте, я вам обед принесла. Покушаете, отдохнете, - ласково сказала она.
И взяв его за руку, как маленького ребенка, повела в отведенную для него комнату. Сью смотрел им вслед: он видел, как этот взрослый мужчина вдруг стал смирным и послушным, подчинившись Веронике, шел рядом с ней. А Сью подумал, что вряд ли сможет помочь ему. Этот человек, как и все предыдущие, из так называемой «Небесной сотни», свято верили, что они поступают совершенно правильно, как не пытался помощник Судьи разговаривать с каждым, но никакие аргументы не действовали. А последнего из них не отрезвило и путешествие в прошлое, где тот мог убедиться сам в коварных планах тех негодяев, которые преследовали исключительно свои личные интересы, выполняя чей-то заказ. Впрочем, известно чей. «Наверно прав был его честь, - думал помощник Судьи, - когда говорил, что истину они узнают не скоро». Они просто не могут ее увидеть потому, что их сознание закрыто другой идеей – европейским светлым будущим. И им невдомек, что это – просто очередная иллюзия, с помощью которой одни люди манипулируют другими.
|