putnik1.livejournal.com 17.12.2010 23:47
putnik1.livejournal.com 18.12.2010 18:03
putnik1.livejournal.com 18.12.2010 18:19
Оглавление
Слава Богу
Культурные люди
Товар-деньги-товар
Гугеноты
На пепелище
Исход
Визит дамы
Железная леди
Даешь Массангано!
Дяди из Бразилии
Осень матриарха
После того
Увлекшись спорами, ссорами и комментариями событий насущных, совсем забыл о ликбезах. В чам и каюсь. Тем более, что давно уже собрал материалы по теме, возможно, кому-то из вас, други, знакомой не во всех забавных деталях. А сегодня, вернее, в ночь с сегодня на завтра, как раз и самое время, потому что под дату...
Слава Богу
Королевство Конго, одно из самых мощных государств экваториальной Африки за всю ее историю, возникло примерно в начале XIII века, и за два-три десятилетия подчинила себе огромную территорию от Габона до Кванзы и от Атлантики почти до зоны Озер. Государство было интересное, по устройству очень похожее на европейские страны трех-четырех вековой давности, уже более или менее феодальное. Вплоть до легкой, но все же крепостной зависимости крестьян. «Мани-конго», король, раздавал «мбанза» (фьефы) просто «мани» (графам) по своему монаршему усмотрению. Было сие государство в отношении подданных не свирепым, но что касается внешней политики, мягко говоря, не миролюбивым и мало склонным к гуманизму: покоряя окрестные земли, те из них, где существовала хоть какая-то государственность, превращали в вассальные «малама» (герцогства), а вот сталкиваясь с «дикими племенами», времени на воспитание не тратили. Мужчин вырезали, женщин раздавали нуждающимся, а опустевшие земли заселяли подданными, которым не хватало земли. Вот к берегам такого государства, в устье реки Конго, тогда называвшейся Нзади, причалили в 1482-м каравеллы португальской эскадры под командованием Диогу Као. И вот тут-то начались чудеса. В принципе, белые люди, в частности, и португальцы, туземцев нигде за людей не считали, мусульман в Индии и то щемили, как могли, а уж африканцев-язычников, тем паче, что еще и потомков Хама, вообще рассматривали как рабочую силу. Однако в данном случае получилось не как обычно. Примерно за год до великого события в Конго случился ряд каких-то нехороших знамений, из которых жрецы Мобуту Бу Вазунзу сделали вывод, что и сам Бу, и его многочисленные дети при смерти, так что вся надежда на нового бога. Между прочим, белолицего. Который уже послал своих верных слуг взять осиротевшее королевство под свою крышу. Так что, к полному офигению мореплавателей, готовых огнем и мечом устанавливать свои порядки и сокрушать кумиров, чернокожие люди при первой же встрече едва ли не кинулись им на грудь. После чего, да еще когда начались мольбы немедленно крестить, ни стрелять, ни даже грабить рука не поднялась. Более того, после возвращения эскадры в Лиссабон, в Рим немедленно направили просьбу разъяснить ситуацию, а Святой Престол, тоже приятно удивленный таким раскладом, поразмыслив, ответил в том духе, что эти черные, видимо, Господом просветлены и прощены. Так что Его Величеству королю Португалии следует воспринимать их, не как потенциальную скотину, а как новых вассалов, дарованных ему Волею Божьей.
Культурные люди
И началось. Уже 3 мая 1492 года, невероятно скоро по тогдашним временам, мани-конго Нзинга а Нкуву принял крест, став с того момента Жуаном I, полноправным вассалом своего португальского собрата и равноправным собратом в семье благочестивых христианских монархов. Вместе с ним крестились его жены, двор и его наследник, принявший в честь короля Португалии имя Афонсу, затем жуанами, фернанду и диогу со скоростью цунами стали «мани» с чадами и домочадцами, а поскольку впереди паровоза бежали как раз жрецы, которым народ верил, новый бог двинулся в массы. К началу второго десятилетия XVI века христианство на коренных землях королевства (в «малама», имевших некоторую автономию, процесс шел медленнее) доминировало абсолютно, а связи с Португалией развивались на диво нежно. По крайней мере, на уровне элит – более чем. Маленькие «дворяне»-баконго сотнями плыли в Лисабон учиться. При этом кто попроще, естественно, на священников, затем возвращаясь домой, а вот многие дети высшей знати, напротив, задерживаясь надолго, кто на военной, кто на государственной службе, а иные и при дворе. К слову сказать, по просьбе самого Жуана, смекнувшего, что чем меньше вельможного молодняка в королевстве, тем меньше смут, но и к немалому собственному удовольствию, потому что дома было не в пример скучнее. Черные ребята делали порой очень неплохую карьеру, как, например, дон Диогу Оливейра ди Бамбако, ставший военным комендантом Гоа, или дон Антониу да Бимба, закончивший жизнь ни много, ни мало, субинтендантом при вице-короле Бразилии. Совсем не редкостью, - поскольку нет во Христе ни еллина, ни варвара, а до расизма Европа еще не доросла, - были и межрасовые браки на высшем, хотя и не монаршем, уровне. Возможно, на чей-то взгляд, все это, - кружевные жабо, камзолы, ботфорты в условиях тропиков и на фоне голых подданных, огромные ажурные хижины, называемые «замками», а затем и настоящие замки, из камня, - выглядело смешно, однако ни конголезской знати, ни португальцам так не казалось. Нормальная жизнь, все как в Европе. Ну и, разумеется, взаимовыгодное сотрудничество. Белые братья обладали огнестрельным оружием, тканями, всякими престижными товарами и массой прочих полезных вещей, черные, со своей стороны, могли предложить руды, слоновую кость, какие-то приправы, драгоценные камни. Но что самое важное, рабов.
Товар-деньги-товар
Рабство в Конго, в общем, знали и раньше. Но рабов было мало. Домашняя обслуга, охранники мани, еще что-то по мелочи, и то очень мягко, скорее домочадцы, чем рабы. Общинный строй тихо, очень медленно разлагался, понемногу, как уже говорилось, появлялись намеки на нечто вроде ранних форм зависимости, но человек в номенклатуре товаров никогда не значился. Излишки, возникавшие после войн с дикарями, либо приносили в жертву (но не массово, ибо культ Бу был не из кровавых), либо просто и без затей убивали. Теперь изменилось все. О продаже королевских подданных речи не было – уже крещеные души, в отличие от крещенных потом, продавать принято не было, но невольники требовались позарез, - и в любых количествах, как для активно идущего освоения Бразилии, так и для плантаций, основных на Сан-Томе и Принсипи. Отходы стали товаром, за который можно было выставлять любую цену, потому что сами португальцы джунглей боялись, а давить на туземных «графов» тоже было страшновато (мало ли чей сынишка у кого там, в Лисабоне, в пажах?). Короче говоря, очень скоро стабильная, отлично налаженная охота на «дикарей» стала основной наполняющей статьей коронного бюджета и личных казнохранилищ «мани» всех рангов. По простейшей схеме: оружие, порох и прочее от португальцев, в долг, поход куда подальше, возвращение с полоном, расчет по долгам, продажа, естественно, доля лиссабонскому суверену и сколько-то голов на взятки преподавателям, чтобы дитю в Коимбре на экзаменах легче жилось, закупка всякой разности, опять оружие, - и по кругу. Достаточно скоро каждый «мани» обзавелся собственной небольшой армией, считавшейся частью армии королевской, и служить там было куда выгоднее, чем копаться в земле. Естественно, на запах «черного золота» к берегам Конго рванули авантюристы всех стран, от испанцев и голландцев до англичан, но тут уж не обломилось: королевским указом монополия была закреплена за белыми братьями, и даже если чужаки пытались перебить цену, мани отказывались – дворянская честь уступать не позволяла. Возникали, однако, и сложности. Чем дальше, тем более тяжкими становились порядки внутри королевства. Возвращаясь из Португалии, юные наследники ставили перед «мумбаза» (палатой пэров) вопрос о приведении законов в соответствие с новейшими нормами, то бишь, о введении вместо всех этих пережитков общинного строя нормального крепостного права, как во всем мире заведено. Отцы не возражали. Но возражали общинники. Их, правда, по-прежнему не продавали, зато очень быстро появились такие малоприятные явления, как барщина, всяческие выплаты, суд сеньора вместо привычного суда старейшин.
Гугеноты
Короче говоря, гроздья гнева зрели. Крестьяне злились не столько даже на короля или (как можно!) Бу Кисуси Курастаси, иже еси на небеси, а на несправедливых мани, ломающих старые добрые права общин. Жуан I всех этих сложностей, правда, не застал, но при его сыне Афонсу I и, особенно, внуке Диогу I, правившем в 1545 – 1561 годах, грохнуло всерьез, тем паче, что закон законом, а рынок диктует свое. Поскольку «дикари», кое-что, наконец, уразумев, начали покидать насиженные земли и уходить прочь от рубежей королевства, а устраивать сверхдальние походы сил не хватало, мани начали понемногу отлавливать и продавать в неволю собственных подданных. Суровые королевские запреты ничего не меняли, дело кончалось в крайнем случае (очень редко) штрафами, а воевать с «графами» король не мог, поскольку их армии, взятые вместе, как положено при феодализме, и были его армией. Ничего специфически африканского в этом не было, фактически повторялась та же история, что имела место, скажем, в грузинских царствах и княжествах веком-двумя позже или в эпоху малороссийской Руины, но страдальцев это мало успокаивало. Масла в тлеющее недовольство подлил еще и Антон ван Фрёйс, фламандец-миссионер, а по совместительству, как выяснилось уже потом, скрытый протестант. Сам он, правда, проповедовал недолго, скончавшись где-то в джунглях от малярии. Но дело было сделано. Очень скоро заявил о себе некий Мзузи Ва Ва Антон, именовавший себя новой инкарнацией справедливого белого наставника. В итоге, на изломе XVI века королевство охватила т. н. «антониановская ересь» - причудливое учение, смешавшее в себе догматы лютеранства, кальвинизма, католицизма и не совсем забытого в глубинке культа Мобуту Бу Вазунзу, и охватившее не только земли баконго, но и еще не ушедших куда глаза глядят «дикарей», начавших объединятся под знаменем «борьбы с проклятыми папистами». Подали голос и вроде бы совсем сгинувшие язычники. И начались серьезные неприятности. Мани-конго то пытались подавить волнения огнем и мечом, благо, неизбежная радикализация «лесных людей» пугала «графов», то повелевали португальцам уйти, чего они, разумеется, не исполняли. Пару раз Афонсу, а затем и Диогу даже формально «выходили» из лона Церкви Христовой, принося жертвы «ожившему» Бу, но потом поспешно (страшно же попасть в лапы Диаволу) возвращаясь и принося искренние покаяния.
На пепелище
В конце концов, после многой крови ситуацию кое-как удалось разрулить, но когда стали сводить дебет с кредитом, выяснилось, что мощного, жестко централизованного королевства нет. Его территория сократилось почти вдвое, население тоже, а самое главное и неприятное, - великолепно отлаженная система добычи и поставки «черного золота» рухнула и восстановить ее едва ли возможно, поскольку к власти, устранив наследников Жуана, пришла другая ветвь правящего дома, тоже чтящая Христа, но совсем не любящая белых братьев, считая именно их виновниками всех бед. Атаковать их поселки пока еще не атаковали, но дело отчетливо шло к тому, а мать-Португалию, как назло в 1581-м завоевали испанцы, по горло занятые борьбой с английскими и голландскими еретиками, так что и помощи из Европы немногочисленным колонистам ждать не приходилось. В сущности, оставалось только грузиться на корабли и покидать насиженные края, возвращаясь в метрополию, где их никто не ждал или беря курс на Бразилию, испанцам подчинившуюся чисто формально. Туда и попросились. Чем всерьез напугали плантаторов, заседавший в Совете Колонии. Без регулярного поступления невольников их вполне уютная и с каждым годов все более устаканивавшаяся жизнь грозила рухнуть в тартарары, в связи с чем в просьбе африканским соотечественникам было отказано, а вот в помощи нет. К конголезским берегам двинулась бразильская эскадра, целых 27 кораблей, - дело приняло новый, совсем неожиданный оборот…
Исход
Для полного понимания, вернемся чуть назад. Еще до гибели в Марокко португальского короля-романтика Себастиана, мечтавшего о лаврах крестоносца, до династического кризиса и прихода испанцев, в Лиссабоне, где африканскими колониями, поставлявшими «черное золото» весьма дорожили, зная о Великой Смуте, «конголезский вопрос» изучали очень серьезно. Решать было необходимо: дела в развалившемся Конго складывали все хуже и хуже. Вслед за «антониановской ересью» началось восстание т.н. «мбула-матади» - «разбивающих камни» (то есть, уничтожителей замков)- нечто вроде французской Фронды, объединившее рядовых общинников, недовольных новыми порядками и знать, которую совсем не радовало усиление власти мани-конго по европейскому образцу. Естественно, португальцы поддержали короля Алвару I Ва Кингуни, и естественно же, когда он был побежден и низложен, а новый правитель, дон Алвару II Ва Мбемба, публично растоптав крест, принял «во славу Бу Вазунзу» имя Нами-не-Мпангу Лукени луа Мбемба, вопрос об эвакуации стал безотлагательно актуальным. В 1575-м, когда в воздухе уже отчетливо пахло резней, король Себастьян одобрил инициативу бразильских плантаторов, просивших разрешения вмешаться в события, придав ей статус «малого крестового похода», А спустя пару месяцев эскадра под командованием адмирала Паулу Диаша де Новайш бросила якоря в бухте Луанда, высадив на берег 100 семей колонистов из Бразилии и 400 солдат, в основном – оставшихся не у дел конголезских «ронинов»-христиан, потерявших в ходе междоусобицы своих мани. Поселок, названный Сан-Илья де Луанда, быстро рос, из ставшего опасным Конго туда всем путями пробирались христиане, в том числе и черные, но в основном, конечно, белые. Ну и, разумеется, «помбейру» - метисы, которых в Конго было очень много, ибо в сексе португальцы себе не отказывали, а по обычаям тех мест законным считался любой ребенок. Так что плоды межрасовых связей, сколь бы дики ни были, считали себя португальцами, добрыми католиками и подданными Лиссабона куда большими, нежели отцы и деды. Ничего удивительного нет в том, что поселок, который был нужен всем, довольно скоро, уже в 1605-м, обрел статус города, главного транзитного пункта торговли с Бразилией, колонией которой фактически и являлся. Место для поселения было выбрано с умом: удобная бухта, находясь на стыке владений бывших конголезских «малама», ныне, в итоге Смуты, ставших независимыми «почти королевствами» (еще не совсем государствами, но уже и не союзами племен), была как бы «ничейной землей». На неё претендовали все, и Нгойо, и Лоанго, и Каконго, и Касанжи, и самое крупное экс-«малама», Ндонго, но именно поэтому переселенцам и беженцам удалось, виляя и лавируя, закрепиться в облюбованном месте. А когда поселок оброс каменными стенами и ощетинился пушками, изгонять гостей было уже поздно. Тем паче, что никто и не собирался: земли у всех хватало, а отказываться от работорговли и связанных с ней доходов местные вожди, даром, что язычники даже не думали. Белые готовы были покупать «черное золото», как и раньше, а значит, пусть живут. По крайней мере, так рассуждал сильнейший из туземных лидеров, Нгуги Ва Калонжи – «нгола» (король) могучего Ндонго, а спорить с ним в тех краях было не принято.
Визит дамы
Старый и мудрый «нгола» был человеком традиции. Молился древним богам, на белых смотрел свысока, на драку не нарывался, но и дружбы не поддерживал, от крещения наотрез отказавшись; короче говоря, вооруженный нейтралитет. Рабов, разумеется, поставлял охотно, но на своих условиях, только на побережье, и цену держал высокую, на попытки Луанды найти альтернативных поставщиков реагируя достаточно нервно. Любой соседний вождь или «князь», решившийся конкурировать, рисковал сам в итоге оказаться в колодках, в связи с чем, португальцам приходилось тратить немало сил на обеспечение безопасности более сговорчивых бизнес-партнеров. В 1617-м, после смерти старого нгола ситуация резко обострилась. Португальцы, воспользовавшись удобным моментом (молодой король чистил кадры, отстранив от соправительства старшую сестру Нзингу, сына которой убил, а сторонников беспощадно вырезал), заняли несколько удобных плацдармов на побережье и двинулись вглубь материка, как за рабами, так и в поисках легендарных серебряных копей. Взбешенный наглостью белых, нгола Мбанди, чувствуя себя уже достаточно прочно, в 1621-м начал войну, но проиграл. Его плохо организованное и вооруженное ополчение разбежалось, столица Мбанза-Кабана пала, а сам нгола, оставив в руках победителей семью, скрылся в джунглях, куда португальцы не пошли. Да, в общем, не очень и собирались. Им как раз нужен был мир, чтобы спокойно получать рабов и продовольствие, так что дело кончилось переговорами, на которые, однако, сам нгола поехать не рискнул, упросив сделать это старшую сестру, славившуюся умом, силой воли и красноречием. Посольство, хоть и языческое, в Луанде встретили торжественно, с с пушечным салютом, а вскоре официальная любезность сменилась искренним почтением к главе посольства. Нзинга умела произвести впечатление, и, судя по знаменитому эпизоду со стулом, делала это при первой возможности. На аудиенции и вице-короля, увидев, что кресло в зале только одно, так что ей остается либо присесть на «богатый, с бархатными подушками ковер» (то есть, по местным понятием, признать себя вассалом), либо вообще стоять, как служанке, черная принцесса, по воспоминаниям капуцина Кавацци, позже ставшего ее духовным отцом, сориентировалась мгновенно; «не смутившись и не сказав ни слова, сделала знак глазами одной из своих дам, которая тотчас же встала на четвереньки, подставив спину своей госпоже, которая уселась, как на стул». Да и сами переговоры умница Нзинга провела на высшем уровне, объяснив Совету, согласно тому же мемуару, «прекрасным португальским языком, что веские и очевидные причины делают мир столь же необходимым для португальцев, как и для пославшего ее короля, так что высшие должностные лица ничего не могли возразить». Да, в общем, и не хотели. Мир и союз были именно тем, что нужно, разумные расценки на невольников согласовали, так что договор состоялся, причем на равных, без признания «эфиопами» вассалитета, а в качестве гарантии вельможная дама в 1622-м окрестилась, получив имя Анна, в честь крестной матери, жены португальского губернатора. В целом, напряжение разрядилось, торговля устаканилась, влияние Анны очень выросло. А спустя два года, когда Мбанди – при очень странных и смутных обстоятельствах, кстати, - умер, именно она унаследовала корону.
Железная леди
Какое-то время все шло путем, но Анна была сильным и амбициозным человеком, в этом смысле превосходя даже своего отца, слывшего отнюдь не слабаком, не говоря уж о взбалмошном брате. У нее были свои взгляды на роль Ндонго в региональной политике . Поэтому, когда летом 1624 года корабли незадолго до того учрежденной и очень активно вписавшейся в жизнь Голландской Ост-Индской компании, явившись как снег на голову, сожгли на рейде Луанды шесть португальских кораблей и бомбардировали порт, не получив достойного отлупа, королева решила, что пришло время начать свою игру. Связавшись с голландцами, она договорилась с ним «о понимании и содействии», затем официально отреклась от христианства и «по воле и наущению ложных богов» потребовала у нового губернатора Анголы, Фернана де Соуза, покинуть форты Мбака и Мбула, основанные белыми в глубине материка, а невольников снова покупать только на побережье и только у неё, заодно и прекратив помогать соседям. Параллельно владетельница Ндонго начала готовить армию, с помощью инструкторов – все тех же бывших военных рабов конголезских «мани», подобно японским ронинам бродивших по джунглям в поисках новой службы, - стараясь сделать ее максимально похожей на что-то европейское, а в то же время привлекая на свою сторону соседние «княжества» и «дикарей». В общем, коса нашла на камень, переговоры утратили смысл. В 1625-м, когда в Луанде объявился некто Ари Калонжи, чудом недорезанный принц Нкондо по какой-то очень отдаленной побочной линии, прося защиты и помощи, португальцы признали его, разумеется, тут же крестившегося, «королем Фелипе I». Анне был направлен ультиматум: либо взять претендента в соправители, либо возобновить действие расторгнутого договора, креститься и признать себя вассалом «иберийской короны». Судя по всему, не сделай этого португальцы, шаг в подобном направлении сделала бы сама Анна, уже чувствовавшая себя в достаточной силе. Её войска успели обкататься в стычках с соседями, довольно легко принудив их к миру и сотрудничеству, голландцы поставили ей полсотни мушкетов и вволю пороха, а лить пули африканцы умели уже и сами, так что ответ был предсказуем и звучал едва ли не с облегчением. «Это, - продиктовала королева, - могли бы предложить правителю слабому и зависимому, но не мне. Чтобы я приняла эти условия, меня надо одолеть силой оружия, но что до этого далеко, ибо у меня есть не только хорошие войска, но и отвага , более чем достаточная, чтобы образумить врагов». Дальнейшее понятно. Ронины королевы, как выяснилось, воевать и в самом деле умели, но все же отряды Луанды были куда лучше обученные, не говоря уж о вооружении и дисциплине, а войны в джунглях «помбейру» и бразильцы, в отличие от европейцев, не боялись. После многих недель маневренной войны португальцы, в начале 1626 года разбив армию Нзинги в большом сражении на берегах, вынудили королеву уйти в северо-восточные джунгли. Но не более того. Впрочем, этого, с их точки зрения, было достаточно. Успех позволил расширить область влияния Луанды далеко на юг вдоль побережья, основать новые фактории и завязать контакты с новыми поставщиками, а также, разумеется, утвердить на престоле Ндонго своего ставленника «дона Филиппа I», немедленно начавшего христианизацию края. Причем вовсе не по приказу покровителей – просто, будучи побочным сыном из побочной ветви «священного рода», он, с точки зрения местных верований, не был полноценным «царем-жрецом», способным вызывать и прекращать дождь, а потому легитимность его правлению мог обеспечить только крест. Некоторое время проявлявшие недовольство, жители Ндонго вскоре приняли новые реалии, поскольку португальцы, не изменяя себе, союзников не обижали, а новый король был довольно добродушен.
Даешь Массангано!
Тем временем, бывшая Анна отступала в джунгли северо-востока. Потеряв королевство, армию, по меркам «диких» племен очень сильную, она, тем не менее, сохранила, и бегство её казалось нашествием.
К 1630-му нашла и союзников, воинственных «дикарей» жага, и новую базу в горах Матамбы, где очень быстро обустроила достаточно сильное «почти государство», устроенное по принципам старого Конго. С четкой иерархией, властью монарха над жизнью и смертью подданных, переведенных на положение вроде крепостного и даже чем-то типа бюрократии, в ряды которой мобилизовались, по свидетельству миссионеров, «простолюдины, достоинства и обязанности которых давали им право считаться благородными». Не говоря уж об армии, куда призывались как мужчины, так и женщины (что, впрочем, для тех краев не было новинкой – права слабого пола были достаточно широки вплоть до участия в большой политике, но и обязанности на них лежали немалые).
При таком подходе к делу, на восстановление сил, престижа и подчинение себе лесных «княжеств» потребовалось всего лишь лет пять. Всерьез обеспокоенные португальцы в 1637-м направили в Матамбу посольство, предлагая решить дело миром. Однако Нзинга, «с великим умом и иронией ответив, что прекрасно знает силы и доблесть своих врагов, отчего желала бы иметь честь быть союзницей португальской короны», заявила, однако, что «считает справедливым добиваться – или строго по суду, или с оружием в руках, - удовлетворения своих претензий на провинции, соседние с землями ее предков». А также, естественно, «и единоличного права поставлять невольников из дикарских земель».
Некоторое время дело ограничивалось небольшими стычками, в которых португальцы, как правило, одерживали верх, но и только. А в мае 1641 года, аккурат когда Португалия только-только отделилась от Испании и отголоски смут в Европе взбаламутили Бразилию, Нзинге, наконец, улыбнулась удача. На рейде Луанды вновь появились голландцы, имеющие от Компании задание, пользуясь случаем, поставить все точки над «ё». На сей раз набегом дело не ограничилось. Пришельцами были захвачены не только все суда, стоящие в порту, но и сам «великий и прекрасный город, насчитывающий около 5000 больших и красивых каменных домов... кроме того, пять замков и семь батарей, где было около 130 пушек и 60 ружей». Вскоре, не без труда сломив сопротивление солдат-помбейру, протестанты завоевали и южную крепость Сан-Фелипе-де-Бенгела.
Естественно, Нзинга не осталась в стороне; она предложила «новым белым» союз, уговорив присоединиться и короля уже давно одряхлевшего, но все еще сильного Конго. После чего, получив от голландцев подкрепление (300 конголезских «ронинов» с пятью мушкетами) достаточно быстро установила контроль не только над лесными регионами, но и над большей частью побережья, то есть, над основными торговыми путями. В руках португальцев оставался только хорошо укрепленный форт Массангано. Из союзников же остался только дон Фелипе I, заявив, что «как верный сын Церкви, вассал Португалии, и сам португалец, никогда не изменит», но ему, в сущности, ничего иного и не оставалось.
Дяди из Бразилии
Это был пик. На какое-то время Анна стала монополистом в сфере работорговли, о чем никто до нее ранее и мечтать не мог, а огромные доходы подразумевали рост армии, новые завоевания, новых рабов и новые доходы. Но, как всегда бывает, после вершины начался спуск. Своими успехами королева в изрядной мере была обязана голландцам, а как раз с голландцами отношения не очень складывались. В отличие от католиков-португальцев, отношения с которыми, при всех сложностях, неизменно оставались уважительными, поскольку расовая проблема тех ничуть не волновала, суровые протестанты рассматривали туземцев, как животных, лишенных души, и вели себя соответственно.
Даже сама Анна, хотя это и пытались скрывать, была для них чем-то вроде большой, опасной и полезной макаки, что, будучи дамой более чем умной, прекрасно понимала, и старалась не поворачиваться к «союзникам» спиной. Не славно складывалось и с вассалами, недовольными крутым нравом «нголы», а еще больше введенной ею данью людьми, так что пока Нзинга воевала на побережье, правитель «княжества» Касанжи, самый сильный из покоренных ею соседей, поднял мятеж, опустошил Матамбу и сразу же после того договорился о мире и сотрудничестве с губернатором. Еще больше головной боли добавили начавшие регулярно прибывать в Луанду небольшие подкрепления из Бразилии. И тем не менее, при все том королева продолжала играть на победу.
Кампании 1647 и 1648 годов оказались для португальцев провальными, Массангано был блокирован и осажден. Однако попытка организовать внутри форта заговор, предпринятая Марией да Фунжи, сестрой Нзинги, когда-то вышедшей замуж за португальского офицера и жившей в крепости на положении всеми уважаемой вдовы-дворянки, провалилась. Сеньора да Фунжи вместе с сообщниками (пять черных, два помбейру, трое португальцев) пошла на эшафот. А спустя три недели, в августе 1648 года из Бразилии на рейд Луанды в августе 1648 года прибыл новый губернатор, боевой генерал Сальвадор Коррейя да Са, – с сильным флотом, большим отрядом и орудиями.
Не дав людям ни дня отдыха, он быстрым штурмом взял город, большая часть гарнизона которой находилась под Массангано, а затем, после быстрого перехода, разорил ставку мани-конго Ву Ва Нделу, потерявшего в бою за столицу все войско и признавшего себя «подданным Португалии». После чего, находясь на грани победы, да еще и узнав о завершении в Европе Тридцатилетней войны, выбросил белый флаг полевой отряд голландцев, подписав акт о «почетном отступлении». Не пожелавшие капитулировать «эфиопы» остались одни.
Осень матриарха
Полный развал коалиции не означал окончательного разгрома, но Нзинге, лично командовавшей войсками, все-таки было уже около семидесяти. «Я теперь стара, отец мой, - грустно сказала она позже отцу Антуану Гаэте, миссионеру-иезуиту, - и заслуживаю снисхождения. Когда я была молодой, я не уступала ни одному жага в быстроте ходьбы и ловкости руки. Было время, когда я не боялась сразиться с 25 вооруженными белыми солдатами. Правда, я не умела пользоваться мушкетами, но для ударов мечом тоже нужны храбрость, отвага и рассудительность. Но в те дни у меня совсем не осталось сил».
Никем не преследуемая, королева вернулась в разоренную Матамбу, категорически отказавшись признать себя побежденной и зависимой от Португалии, однако позже, столкнувшись с новой угрозой – «дикари» жага, видя, что королева их больше в походы не водит, начали разорять ее владения, - согласилась вернуться в лоно Церкви и запретить в своих землях языческие культы. Позже, после нескольких туров трудных, затянувшихся на полтора года переговоров, она дала согласие возобновить поставку рабов по «совместно определенным ценам», не щемить конкурентов, признать независимость отпавших вассалов и быть впредь «другом друзей и врагом врагов» португальцев.
От более жестких формулировок и выплаты хотя бы символической (один раб, одна обезьяна и три корзины фруктов в год) дани старая дама категорически отказалась. Матамба оставалась независимой, а португальцы помогли отразить набеги «дикарей», после чего королевой было дозволено присылать сколько угодно миссионеров и строить сколько угодно церквей, когда же в начале 1663 года король Конго, решив в последний раз рискнуть сбросить португальцев в море, прислал к Анне послов, предложив союз, ответом ему был отказ. Можно предположить, что в последние годы жизни, королева всерьез обратилась душой к христианскому Богу, поскольку неразлучным ее спутником и наперсником стал в эти дни отец Кавацци, о котором уже шла речь выше.
«Среди всех негров, с которыми мне приходилось беседовать, - написано в его книге, ставшей в Европе бестселлером, - я не встречал ни одного, который благородством души или мудростью правления превосходил бы эту королеву... в политических делах она проявляла большой ум, а в домашних – такт, проницательность и осторожность». Он же 347 лет назад, 18 декабря 1663 года от Р.Х., и отпел «рабу Господню, сестру нашу во Христе благочестивейшую королеву дону Анну Луизу Корнелию Себастьяну да Калонжи», отошедшую, как он вспоминает, «в полном и благородном сознании, завещав наследникам ревностно служить делу Христову, беречь любовь к Португалии, и дорожить достоинством монархов».
После того
Смерть великой воительницы означала конец эпохи. Наследовавшая ей сестра, дона Барбара да Ва Камбо, стремясь к покою, поддерживала с португальцами прочный мир, поставляя «достаточное количество невольников по достойной цене» и опираясь на помощь губернатора в борьбе с «дикарями». Луанда, со своей стороны, хотя и не имея формального договора, соблюдала конвенции. Мир, однако, менялся. Португалия, освободившись от испанцев и опираясь на Англию, понемногу шла в гору, беря африканские владения под собственный, без участия Бразилии, контроль, местным властям было рекомендовано понемножку избавляться от «туземных королей, чья верность сомнительна», но и тут все выглядело прилично: Конго утратило независимость и было объявлено коронным владением в связи с собственной агрессией, а на суверенитет Ндонго и Матамбы никто не посягал.
Правда, сын доны Барбары, молодой нгола Франсишку Гутьериш Ва Канини, при жизни матери не игравший никакой роли в политике, решил, взойдя на престол взять реванш, «затмив славой славу Анны, именем которой грезил», поругался с португальцами и приказал нападать на невольничьи караваны, захватывая рабов для продажи по своей цене. Когда же Луанда попыталась одернуть забияку, в 1681-м объявил вице-королевству войну, закончившуюся блестящей победой африканцев при Котоло, бывшей, однако, хуже поражения, поскольку в этом бою дон Франсишку был убит, а его сестра и наследница дона Вероника Ва Гетери, опасаясь мести, вскоре после коронации направила в Луанду посольство с предложением вечного мира.
Договор, однако, заключен не был, поскольку кроме «свободного и без всяких пошлин прохода через земли королевы торговых караванов», против чего дона Вероника не возражала, губернатор потребовал еще и признания Матамбы вассалом Лиссабона, однако более мелкие соглашения состоялись. И надолго. Лишь в 1771-м, почти век спустя, когда Фелипе V, бездетный король Ндонго, отписал наследство португальскому сюзерену, Матамба, наконец, как планировалось веком раньше, сделалась основным поставщиком рабов для Бразилии из глубин материка.
Так все и шло. И только в цивилизованномв 1885-м, когда со стороны Озер развернулось т. н. «великое переселения дикарей», взломавших укрепления на границе королевства, португальцы, великой кровью остановив нашествие, объявили, что нгола-дитя Ипполито I Ва Бомбоко будет отправлен в Лиссабон на учебу (он, к слову, впоследствии стал известным инженером), а земли Матамбы официально включаются в состав «колонии Ангола». Но это все это к блестящей эпохе «христианнейших южных королевств», естественно, уже никакого отношения не имеет.
putnik1.livejournal.com
|